Я не могу закончить. Джеффри кладет мне руку на плечо, и я снова рыдаю.
– Если она больше не сможет… играть с этим мячиком, не знаю, что ей останется в жизни.
Врач поворачивается ко мне. Не то чтобы она не растрогалась, просто и раньше видела, как люди принимают похожие решения, и мой случай для нее – такой же, как все остальные.
Я продолжаю, всхлипывая и хватая ртом воздух:
– Не хочу, чтобы вы считали меня негодяем. Который в такую минуту думает только о деньгах. Просто я не знаю, какой станет ее жизнь, если она не сможет играть с этим мячиком.
Взглядом я умоляю: почини ее! Спаси ее! Один краткий кивок – все, что мне требуется, и она, посмотрев на меня, кивает. Она меня услышала и попыталась что-то объяснить мне.
– Я подожду в коридоре.
Но уходить ей незачем.
– Вы сами будете делать операцию?
– Да, – еще один кивок. Она говорит, что Лили снова будет ходить. Говорит, что точно знает это, только не может заявить напрямик по нелепым причинам вроде страховки. И потому объясняет мне без слов – так, как заложники моргают, передавая в видеозаписи секретные сообщения незаметно для их тюремщиков.
Я смотрю на Джеффри, тот снова заявляет:
– Я не могу принять это решение за тебя, – но на этот раз добавляет: – Но поддержку тебя, что бы ты ни выбрал.
Я гляжу на врача. В ушах гулко стучит сердце. В смотровой жарко и пахнет лекарствами. Флюоресцентная лампа сердито мигает, требуя замены. У меня кружится голова, но не от ошеломляющих мыслей, а от адреналина. Прямо сейчас – вот когда я должен начать принимать решения. Пришло мое время.
Я вытягиваюсь во весь рост, опускаю руки по швам, и на этот раз сам властным тоном отдаю приказ:
– Оперируйте.
Еще поднимем чашу за счастье прежних дней
Мы уезжаем из ветеринарной больницы сразу же, как только я даю согласие на операцию. Об этом нас настойчиво просят. Наступает новогодняя ночь, в больнице не хватает персонала, тратить свои и без того скудные ресурсы, успокаивая впавшего в истерику клиента в приемной, они не хотят. Если операция пройдет успешно, им вовсе незачем слушать, как я требую впустить меня к Лили или разрешить побыть неподалеку, пока она не придет в себя. А я бы обязательно потребовал. Как Ширли Маклейн в «Языке нежности»: «Уже одиннадцатый час. Моей дочери больно. Не понимаю, почему она должна терпеть эту боль. Ей требовалось только продержаться до десяти, а сейчас УЖЕ ОДИННАДЦАТЫЙ ЧАС! Моей дочери больно, можете вы это понять или нет? СДЕЛАЙТЕ МОЕЙ ДОЧЕРИ УКОЛ!» А если операция окажется неудачной, видимо, им не хочется, чтобы в приемной разыгрался скандал.
И мы отправляемся домой. Джеффри останавливается у китайского ресторана, чтобы прихватить еды, я остаюсь в машине и звоню Тренту. Он уже где-то празднует Новый год, я не могу передать всю тяжесть случившегося,