И все же вот она, моя мама, бойкая, но немного застенчивая. Это она дразнит Ленни в автосалоне. А родительский дом до сих пор помнит неисполненную романтическую мечту отца. Да, я знал своих родителей, но не до конца: на карте еще оставались белые пятна. Пришлось ли маме набраться смелости, чтобы молчать все эти годы? Что еще они не попробовали в жизни? Что еще мама не рассказывает мне о моей сестре Стейси? А об отце?
Я жаждал получить ответы, пробиться через несгибаемую завесу, которая разделяла меня и родителей на протяжении всей нашей жизни. Интересно, будет ли у нас на это время?
Рейми помогла маме упаковать сумки, а я готовил все самое необходимое для фургона. Среди вещей, которые мама разложила по двум ящикам, я увидел выцветший красный свитер из сельской гостиницы у озера «Файерсайд Инн».
«Зачем ей это старье? – спросил я у Рейми. – Она ведь знает, что место в машине ограниченно?»
«Это символ из прошлого, – ответила Рейми, – частичка того, по чему она сейчас тоскует».
Рейми была права. Мы с ней всегда брали мало вещей и практически ничего не планировали. Но я знал, что это путешествие будет другим.
Сборы и планирование неким необъяснимым образом заставили Норму еще больше думать о недавней потере. Она больше не будет жить в доме, наполненном тем, что было так дорого для нее и отца, не будет совершать свои ежедневные ритуалы, к которым она так привыкла за 67 лет брака. Она больше не сможет спать в собственной постели, которую еще недавно она делила с отцом, и держать подушку, на которой еще остался запах его тела. Только месяц назад она потеряла последнего и самого близкого брата, дядю Ральфа. Она пережила всех своих сверстников и была последней в своем поколении.
Мама не плакала. Она была непоколебима в своей вере. Она выросла среди твердых и мужественных немцев. Она пережила Великую депрессию.
Однако тоска брала свое, что сказывалось на ее внешнем виде: она потеряла аппетит (хотя и до этого ела очень мало) и исхудала. Казалось, она уменьшается прямо на глазах. Она была тише, чем обычно. Она словно пребывала в замешательстве. Помню, она спросила нас: «А что я теперь буду делать?» Печаль и болезнь поглощали ее, но она по-прежнему не проронила ни одной слезы.
Ее решение поехать с нами выражало ее оптимистичный настрой, будто она говорила: «Я еще жива. Мое любопытство и радость не иссякли». И, хотя у мамы было множество симпатичной одежды, для путешествия она хотела купить обновки, чему мы были очень рады. Ее энтузиазм вдохновлял нас. Мы спросили ее, хочет ли она взять с собой что-то из дома. «Только одну вещь, – ответила она, – диванные подушки». Однако в этом было больше практического смысла (нам как раз нужны были подушки), нежели ностальгии.
«А фотографии папы или Стейси?» – спросили мы.
«Нет».
Тем не менее мы все же взяли снимок с нашей свадьбы на случай, если она вдруг передумает.
Вместо