Дежавю. День второй. Алексей Олексюк

снаряда.

      – Читайте, – приказала девушка. – Нам нужно убить время.

      19. Политинформация

      Вот так оно обычно и бывает. Будильник бьёт по башке, ты вскакиваешь, бьёшь будильник, кидаешь себе в лицо холодный хрусталь, сосредоточенно ковыряешься во рту зубной щёткой, рассеянно ковыряешься вилкой в тарелке, глотаешь разведённую кипятком кирпичную заварку, наскоро набиваешь школьную сумку гранитными обломками знаний, упаковываешься в нечто хлопчатобумажное, в нечто шерстяное, в нечто меховое и кожаное, и, наконец, выкатываешься на безукоризненно белую плоскость теории вероятности и двадцати градусов ниже нуля по шкале Цельсия. Впрочем, оказавшись на вымощенном скользким, желтовато-коричневым кафелем крыльце, невольно думаешь, что не так страшен чёрт, как его малюют. Ветер не задувает сюда, в затишок, редкие снежинки бестолково петляют в воздухе, и дышится, не смотря на крепенький морозец, легко. Солнце ещё не встало. Внизу разлита густая синяя мгла, из которой проступают чернильные очертания зданий и жёлтые пятна освещённых окон, а вверху – мутное, сплошь затянутое тучами, но уже светлеющее небо. Утро, словно карий аромат свежесваренного кофе, щекочет ноздри. Но стоит выйти на открытое пространство, как сильный северо-восточный ветер наотмашь бьёт по лицу стылым железом, а лохматая позёмка радостно кидается под ноги. Дыхание застревает где-то в районе голосовых связок, ледяной напильник сдирает кожу с кончика носа и со скул, шаг становится путаным и торопливым. Закрывая лицо варежкой, почти бежишь к тому месту, где еле приметная в сплошном снеговом насте тропка поворачивает в просвет между домами.