– Нет, – отрезал Гурьянов. – Это мое дело. Личное…
– Ты – в Службе. И личных дел у тебя быть не может.
– Не было. Теперь есть.
Генерал покрутил в пальцах пластмассовую авторучку. Фактически начальник одного из его основных отделов просил разрешения на личную вендетту.
– Пиши рапорт. Месяц отпуска. При осложнении ситуации сразу на контакт. – Ручка хрустнула в пальцах Рокотова.
– Только не надо за мной присматривать.
– Обещаю, – неохотно произнес генерал. Это далось ему с трудом, потому что он имел привычку слово свое держать…
Ну а дальше – в квартиру брата. Гурьянов сорвал бумажную ленточку с печатью прокуратуры и вошел внутрь.
Еще недавно квартира была наполнена жизнью. Здесь звучали голоса, смех, велись беспечные разговоры, на плите жарилась яичница, в прихожей на полке накапливались прочитанные и непрочитанные газеты. Теперь тут никогда не будет как прежде.
Он был тут сразу после убийства. Здесь толпились оперативники, понятые. Они осматривали все с видом старьевщиков, разглядывающих ставшие никому не нужными ветхие вещи. У вещей такая судьба – они часто переживают своих хозяев. Гурьянов тогда вышел отсюда в числе последних и видел, как следователь закрывает и опечатывает дверь.
Что-то кольнуло его, когда он вошел в большую комнату.
Когда он в прошлый раз покидал квартиру, порядок в ней был несколько иным. И вещи были разбросаны по-другому. Кто-то здесь побывал, осторожно отклеив печать, а потом вернув ее на место…
Недолго Художнику пришлось править в камере следственного изолятора. Дело в отношении его передали в суд.
Признав свою вину, он попросил прощения у честных людей и умолял не лишать свободы. Но получил два года в шестой исправительно-трудовой колонии в Калачевском районе. Там устроился на блатную должность в клубе, где малевал плакаты с изображениями счастливо улыбающихся заключенных, вставших на путь исправления.
На зоне царил не воровской закон и даже не понятия, а беспредел. В то время любимой темой журналистов вдруг стало бесправное положение зэков, так что в ИТК-6 повадились правозащитники и корреспонденты. Для смеха Художник продемонстрировал юной, напористой и наивной сотруднице «Комсомольской правды» собственные рисунки и наплел о том, как он, молодое дарование, вынужден был красть, чтобы мать, оставшаяся без работы, не умерла с голоду. Эта история вышла в газете с его фотографией.
Удивительное дело – чем больше на зоне появлялось правозащитников и журналистов, тем хуже становилось там. Администрацию колонии так прижали, что она предпочитала не связываться ни с кем, воцарялся невиданный бардак. Предприятие, обеспечивавшее ИТК-6 заработком, почти остановилось, работы для зэков не было.
Беспредельщиков приходило все больше. Шпана, психи, наркоманы будто