Нельзя было терять ни минуты, так как миссис Сэмпсон могла вернуться в любой момент, поэтому Горби быстро прошел из гостиной в спальню. Первым, что бросилось детективу в глаза, была большая фотография в роскошной рамке, фотография Мадж Фретлби. Снимок стоял на туалетном столике и был похож на тот, что обнаружился в альбоме Уайта. Детектив взял ее в руки, усмехнувшись.
– Вы милая девушка, – обратился он к снимку, – вот только вы дали свою фотографию двум молодым людям, которые оба влюблены в вас и оба вспыльчивы. В итоге один из них мертв, и второй проживет не сильно дольше. Таков результат ваших действий.
Он поставил фото на место и, оглянувшись вокруг, увидел краем глаза светлое пальто, висящее за дверью, и мягкую шляпу.
– Ага, – обрадовался следователь, подходя к двери, – вот то самое пальто, которое было на вас, когда вы убили того беднягу. Интересно, что у вас в карманах… – И он запустил руку в каждый карман. В одном был старый билет в театр и пара коричневых перчаток, а во втором Горби нашел очень интересную вещь – не что иное, как пропавшую перчатку жертвы. Там она и лежала все это время, испачканная белая перчатка на правую руку, с черной каймой на тыльной стороне. Детектив удовлетворенно улыбнулся и аккуратно положил находку обратно в карман.
– Утро прошло не зря, – похвалил он себя. – Я выяснил, что время его возвращения домой совпадает с моей теорией, и более того, вот перчатка, которая, несомненно, принадлежала Уайту. Если я найду еще и хлороформ, можно считать, что моя работа выполнена.
Но бутылочка с хлороформом не нашлась, как тщательно он ни искал. В конце концов, услышав, что миссис Сэмпсон поднимается по лестнице, сыщик бросил поиски и вернулся в гостиную.
– Видимо, он ее выбросил, – сказал он, садясь на свое место, – но это не так важно. Думаю, я смогу выстроить цепь улик из того, что уже имеется, и этого будет достаточно для обвинения. Кроме того, полагаю, когда его арестуют, он сам во всем признается. Мне показалось, его мучает совесть за содеянное.
Дверь открылась, и в комнату вошла крайне негодующая хозяйка.
– Один из этих китайских торговцев, – объяснила она, – он пытался всучить мне морковь, объясняя мне, как будто я не знаю, что это за овощ, и все твердил про шиллинги, как будто там, где его вырастили, люди вообще знают что-то о шиллингах. Но я никогда не смогу хорошо относиться к иностранцам, а все из-за того француза, который учил меня своему языку и удрал с серебряным чайным сервизом моей матери без ее ведома, а тот стоял прямо на буфете для красоты.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте