– Именно поэтому оно и удобное, – ответил мистер Калтон загадочно. – Почитайте Томаса Де Квинси[10], и вы поймете, что чем более место публично, тем меньше риск, что вас там заметят. В том человеке в светлом пальто не было ничего, что могло бы вызвать подозрения у Ройстона. Он сел в экипаж с Уайтом, никакого шума, ничто не привлекало внимания, и потом он вышел. Естественно, Ройстон поехал до Сент-Килда и даже не подозревал, что Уайт был мертв все это время, пока не заглянул внутрь и не дотронулся до него. Что же касается мужчины в светлом пальто, то он живет не на Паулет-стрит, да и вообще не в Восточном Мельбурне.
– Почему же? – спросил Фретлби.
– Потому что он не мог оказаться таким глупцом, чтобы оставить след до своего дома. Он делал то, что обычно делают лисы, – путал след. Мне кажется, что он отправился прямо через Восточный Мельбурн в Фицрой или обратно через Фицрой-Гарденс в город. В это время ночи никого вокруг не было, и он мог вернуться в свои комнаты, отель или куда бы то ни было незамеченным. Конечно, это просто теория, которая может оказаться неправильной, но, исходя из опыта, который дала мне моя профессия, я считаю, что мои мысли верны.
Все присутствующие согласились с идеями Калтона, поскольку они действительно казались самыми правильными. Что еще мог сделать человек, желающий сбежать незамеченным?
– Знаете что, – сказал Феликс Брайану, когда они шли в гостиную, – если человек, совершивший убийство, будет найден, видит бог, он должен нанять Калтона защищать его.
Глава 8
Брайан направляется домой
Когда джентльмены вошли в гостиную, юная леди играла одну из тех ужасных салонных пьес, которые начинаются вполне безобидно, но дальше накладывается столько различных вариаций, что становится абсолютно невозможно различить мелодию среди бесконечной суматохи восьмых и тридцать вторых долей. В этот раз исполнялась «По ту сторону изгороди» с вариациями синьора Тумпанини: юная леди за пианино брала уроки у этого известного итальянского музыканта. Когда мужчины вошли, мелодия была почти уже задавлена очень низкими и очень громкими тонами – правая педаль была нажата до упора – и оглушена непрекращающимся звоном высоких нот.
– Боже мой! Похоже, по ту сторону изгороди разыгралась буря, – сказал Феликс, подойдя к пианино. Он заметил, за клавишами сидит Дора Фезервейт, богатая наследница, которой он оказывал внимание в надежде, что она захочет взять фамилию Роллестон. Поэтому, когда добросовестная Дора парализовала слушателей последним ударом по клавишам, издав такой звук, будто джентльмен, перелезающий через изгородь, рухнул в парник с огурцами, Феликс очень громко выразил свое восхищение.
– Такое мощное произведение, мисс Фезервейт! – сказал он, опускаясь в кресло и мысленно удивляясь, как какая-нибудь струна не порвалась при этом последнем ударе. – Вы вложили душу в эту мелодию!
«И всю мускульную силу, видит бог», – добавил он мысленно.
– Это лишь