– Нет, в самом деле! Недавно прочитал… пишут в газете, что в стихах – стихи не самое главное. А что главное? Проза?.. Се есть ересь, учти!
– Согласен, согласен, – улыбнулся Жанно. – Давай прочтем вместе – хочешь, а?..
(Лучше попросил бы сперва прочесть ему новые стихи!)
– Давай! – кивнул Александр с неохотой. – Ты будешь читать?
– Нет, лучше ты! – Я плохо зрю чужой почерк. (И зачем надо тратить время свидания – на чью-то длинную – и, верно, скучную – пьесу? – Но стена – стеной, а перегородка – перегородкой.)
Сперва он слушал рассеянно. В одно ухо… В пьесе была девушка – София, которая полюбила некоего Молчалина. (Фамилия Александру не понравилась. Как-то очень в лоб…) И до утра просиживала с ним в своей комнате – под флейту и фортепьяно. Что, право, неприлично. Впрочем, автор явно зачем-то шел на это…
– Ну, тут не самое важное! – бросил Жанно после двух-трех первых явлений пьесы – словно торопясь к чему-то главному. Читал он, что называется, с выражением.
– Почему неважное? Завязка! – поправил Александр тоном профессионала.
«Имея опыт вашей ко мне дружбы и уверен будучи, что всякое доброе о мне известие будет вам приятным, уведомляю вас о помолвке моей с Марией Николаевной Раевской…» В октябре ему нежданно пришло письмо от генерала Волконского – Сергея – из Петербурга. Тот сообщал о своей женитьбе – для которой на дни собирался отбыть в Киев.[21] (И что ему вздумалось извещать его?) Они были знакомы с князем по Каменке – хорошо, но некоротко…
«Не буду вам говорить о моем счастии, будущая жена моя вам известна…»
– Да, известна, известна!
В декабре, когда страсти по Люстдорфу чуть улеглись – он вернулся к письму и загрустил. Какая у них разница лет? Лет двадцать примерно!..
С появлением Чацкого в пьесе голос Пущина возвысился. В нем зазвенел металл.
– Чуть тише! – попросил Александр.
Пущин попробовал – но, прочтя полстраницы вновь принялся декламировать. Однако… диалог, и впрямь, был блестящ! право, блестящ! На Руси еще такого не было!
«Надеюсь прежде ноября пред олтарем совершить свою свадьбу.» Теперь уж, верно, все свершилось! Генерал писал «олтарь» через «о» – но это ничего не меняло! «Papa захочет выдать меня за какого-нибудь старого толстого генерала…» Хорошо – хоть не толстый!..
На монологи Чацкого – чтец напирал в особенности…
А судьи кто? – За древностию лет
К свободной жизни их вражда непримирима,
Сужденья черпают из забытых газет
Времен Очаковских и покоренья Крыма…
Александр поморщился. С некоторых пор все риторическое его раздражало. И даже в самом себе – он пытался избегать. (Он взрослел.) В раздумье он по обыкновению начал тихонько постукивать ногтем по столу – двумя ногтями, перебирая…
– Ты можешь не стучать?
– Прости!
Чацкий чем-то начинал походить