– Посмотри на экран! – испуганно воскликнула Феба, – посмотри, какое безобразие!
Глотая пенку для бритья, я неохотно перевёл взгляд на ближайший экран – на потолке ванной комнаты. Эффектно освещённые разноцветными кислотными прожекторами, пугающе торчали руины ещё несколько мгновений назад целого аэровокзала. Из развалин серваторы выносили обезображенные взрывом тела. Как всегда в таких репортажах, кроваво сверкнули два омерзительных крупных плана – мужчина с багряным месивом вместо нижней челюсти и оторванная женская нога, на которой оператор с тошнотворным любопытством задержался на несколько мучительных секунд, прежде чем перевести камеру на её бывшую, находящуюся в шоке обладательницу. Внизу экрана бежали рубиновые буквы, истерично складывающиеся в знакомые гадкие слова: «теракт», «самый крупный за…», «обсцено», «злая рука», «малюм нецессариум»…
– Да уж, «неизбежное зло»! – со слезами в голосе крикнула Феба, – Ты только послушай, он уже признался, чьих это рук дело.
Камера плавно переместилась к комментатору событий. Это был Карл умопомрачительный в своём знаменитом багряном плаще и носатой лимонно-жёлтой итальянской карнавальной маске прошлого миллениума. Как водится у небожителей Фамабрики, Карл имел свой атрибут – усыпанную драгоценными камнями церковную кадильницу, заряженную слезоточивым газом. С поражающим воображение равнодушием и нечеловеческим изяществом Карл умопомрачительный ещё раз заявил, что ужасное злодеяние совершено им самим: мощная бомба, обратившая в руины монументальное здание вокзала, унёсшая жизни, по предварительным подсчётам, ста двадцати и превратившая в калек около пятисот человек, сдетонировала десять минут назад по сигналу, хладнокровно данному им из салона своего эфиромобиля цвета нежно-розового перламутра. Фама, фама! Небольшие огненные цифры, мерцающие поверх бегущей строки, возвещающей