«Обезумевшие люди бросились бежать. По густой желтой полосе зари как в агонии скакали всадники, падали стрелки, мелькали руки и ноги. Вся эта бегущая в одном направлении неорганизованная, страшная черная масса, сливающаяся с наступающей ночью, была незабываема».
Вероятно, этот же бег он описал в рассказе 1921 года «Прапорщик», правда, поменяв белых и красных ролями:
«Храброго офицера, видевшего смерть не один раз в глаза, охватил непонятный и неодолимый ужас. Бежать, бежать как можно скорей куда-нибудь подальше от боя. И он побежал. Позади гремели разрывы и кричали поезда…»
В том же июне Катаев уже в Полтаве, о чем написано в его очерке «Короленко» (1922): «Наше положение было ужасным».
Любопытна финальная часть очерка. Короленко спросил:
«– Вы кого любите из современных писателей?
– Белого, Бунина».
Здесь напрашивается убрать запятую – и оставить просто:
– Белого Бунина.
«– Учитесь у Бунина, он хороший писатель.
Это была моя последняя встреча с Короленко».
Полтава возникла и в катаевском стихотворении того же времени. В Полтаву он наведывался несколько раз, здесь жила воспитавшая его тетя Лиля. Вскоре город взяли белые.
В книге «Отец» 1928 года издания финальная, позднее вымаранная главка «Записок о гражданской войне» отдана Троцкому. Из-за малодоступности этого текста приведем его почти целиком.
«В половине шестого утра стало известно, что в шесть через станцию пройдет поезд Троцкого». Занятно, что той же строкой начиналось гораздо более позднее его стихотворение «Соловьи» (1945):
В половине шестого утра
Разбудили меня соловьи:
– Полно спать! Подымайся! Пора!
Ты забыл, что рожден для любви.
Ты забыл, что над зыбкой твоей
Мир казался прекрасным, как рай,
А тебе говорили: «Убей!
Не люби! Ненавидь! Презирай!»
А заканчивал он так:
Я проснулся и тихо лежал,
На ладони щеку положив.
И как долго, как страшно я спал,
И как странно, что я еще жив.
Итак, в половине шестого утра Катаев узнал о прибытии Троцкого в поезде. «Ровно в шесть он пришел и остановился. Те, которые об этом знали, собрались на платформе у бронзового вагона. Троцкий ехал останавливать отступление. Человек двадцать железнодорожников и военкомов смотрели в занавешенные окна салона. В дверях вагона стояли часовые. Через минуту собравшихся провели в вагон.
Троцкий сидел перед столиком. Его взъерошенные вперед волосы с боков были с сильной проседью. Он встал и обернулся лицом. Стекла пенсне блеснули, и острые винтики зрачков остановились на вошедших. Стенографистка вышла из купе.
Троцкий был одет в летнюю, топорщащуюся защитную солдатскую форму и подпоясан ременным кушаком. Его лицо было нехорошего цвета. Вероятно, он не спал несколько ночей.
Он отрывисто поздоровался с пришедшими и заговорил. Он сказал