– Наш общий отец Один тоже жаждет крови! – выкрикнул Харальд. – И мы дадим ему напиться!
Все смотрели на годи и его быка, жалобно мычавшего то ли потому, что он почуял запах моря, которого боялся, то ли потому – это скорее всего, – что видел острый нож в руке хозяина, и ему хватило ума сообразить, что его ждет.
Асгот поднял нож в похожей на когтистую лапу руке, указывая острием в небо.
– Один, прими эту жертву. Покажи нам свое благоволение, и мы вместе окрасим море в алый цвет, пролив в его воды кровь предателя.
С этими словами он встал за спиной одного из рабов, державших повод быка, прикрыл рукой лицо юноши, оттянул назад его голову и перерезал ему горло – во все стороны полетели алые брызги крови.
Женщины вскрикнули, когда раб упал на колени, прижимая руки к жуткой ране, из которой фонтаном била кровь, а воины принялись стучать копьями и мечами по щитам под громкий рев быка, почуявшего запах крови.
– Он был хорошим рабом, – громко сказал Зигмунд.
Мужчины вокруг него скандировали «Один», а молодой раб с широко раскрытыми глазами лежал на камнях и истекал кровью.
– Ты прав, – не стал спорить ярл Харальд, – но предзнаменования были дурными. И сегодня я предпочитаю заручиться поддержкой Одина и лишиться одного раба. Оставь животное, Асгот, – крикнул он, а затем повернулся к Сигурду: – Проследи, чтобы его убили по всем правилам, Сигурд. Мы съедим его во время пира в честь нашей победы.
– Хорошо, отец, – ответил тот, наблюдая за тем, как годи тащит мертвого раба к морю, оставляя кровавые следы на камнях.
Асгот бросил тело с разбросанными в стороны конечностями и бескровным лицом, уставившимся в небо, в набежавшие волны. Глаза мертвого были широко раскрыты, как будто он не мог справиться с удивлением от того, что умер. Асгот посмотрел на Харальда и Сигурда и провел окровавленной рукой по заплетенной в косы бороде, от чего стал выглядеть еще более диким.
– Перед сражением не следует забывать и про Ньёрда, – сказал он.
Харальд кивнул и надел свой шлем, настоящее произведение искусства, которому мог бы позавидовать сам конунг. Он был выкован из великолепной стали, с многочисленными серебряными пластинами и высоким бронзовым гребнем, спускавшимся до головы ворона, чей клюв разделял две густые бронзовые брови. Под ними находились наглазники и предличники. Когда Харальд надевал этот шлем, он становился похож на аса, сошедшего на землю из Асгарда, и Сигурд подумал, что никогда не видел ничего прекраснее.
– Тот, кто стоит сегодня рядом со мной, чтобы накормить волка и ворона, – мой брат! – выкрикнул ярл.
– Харальд! – проревел Улаф. – Харальд!
Более ста воинов подхватили его клич, громкие голоса наполнили новый день и понеслись к богам, точно призыв Гьяллархорна, возвещающего начало Рагнарёка, последней битвы. Сигурд почувствовал,