Хегленд был не так красив, как Дойл, и ему было куда труднее завоевать внимание девиц, а те, у которых он добивался успеха, были далеко не так очаровательны. Все же он чрезвычайно гордился приключениями подобного рода и немало хвастал ими, причем Клайд по своей неопытности больше других верил его рассказам. Быть может, поэтому, чувствуя в Клайде благожелательного слушателя, Хегленд чуть не с первого дня привязался к нему.
Когда им случалось сидеть на скамье рядом, Хегленд продолжал поучать Клайда. Канзас-Сити – прекрасное место, если только умеешь жить. Он работал прежде в других городах: в Буффало, Кливленде, Детройте, Сент-Луисе, но нигде ему так не нравилось, как в Канзас-Сити… главным образом потому, – но об этом он тогда не счел нужным сообщить, – что дела его всюду шли не столь блестяще, как здесь. Он был «судомойкой», уборщиком вагонов, помощником водопроводчика… брался за всякую работу, пока наконец в Буффало не поступил на службу в отель. А потом один малый, который здесь больше не служит, уговорил его переехать в Канзас-Сити. Зато здесь…
– Понимаешь, – говорил он, – чаевые в этом отеле – таких нигде не получишь, уж я знаю, а главное – народ тут хороший. Ты будь с ними по-хорошему, и тебя не обидят. Я тут уже год, и жаловаться не на что. Этот парень Скуайрс – ничего, сойдет, коли не причинять ему беспокойства. Строгий, но надо ж ему и о себе позаботиться. А зря никого не выставит. Это я знаю. Остальное все просто. Кончил работу – и сам себе хозяин. Ребята у нас хорошие и повеселиться умеют. Не подведут и не наябедничают. Коли что где затевается – вечеринка или что другое, – все тут как тут. И не ворчат и не распускают нюни, коли что не ладится. Уж я знаю, ведь у нас тут всяко бывало!
Из его болтовни Клайд понял, что все мальчики в отеле живут очень дружно – все, кроме Дойла, который держится несколько обособленно, хоть и не высокомерно. («Слишком много женщин бегает за ним, вот и все».) Всей компанией ходят в гости, на танцы, на обеды, в одно место, где можно сыграть в карты, и еще в некое местечко под названием «Кэт Суини», где есть премиленькие девочки, и так далее, и так далее – много всякого, о чем никогда раньше и не слыхивал Клайд. Эти рассказы заставляли его задумываться, мечтать, сомневаться, тревожиться и спрашивать себя – умно ли это и вправду ли в этом столько прелести, да и позволительны ли для него такие удовольствия? Ведь его всю жизнь учили как раз обратному. Во всем, к чему он теперь так внимательно прислушивался, таилось что-то глубоко волнующее, но и неясное, нерешенное.
А Томас Ретерер! С первого же взгляда видно было, что вряд ли он может повредить кому-нибудь,