Девушка оглянулась по сторонам, словно ища кого-то, ища того, с кем можно поговорить, она так привыкла, что, вопреки убеждению о своём одиночестве, рядом всегда кто-то есть. Кто-то, кто принимает её до конца, кто позволяет ей всё. Да, право, сейчас ей так не хватало этого кого-то: живого, настоящего, бесконечно преданного.
«Ты сама начинила его грудь свинцом», – подумала она, вздыхая.
Она вспомнила о Бруно, да, она скучала по нему, скучала не как по человеку – как человек он для неё никогда не существовал – но, как по… щенку? Точно, парень был для неё чем-то вроде собаки, только уважения и любви ему перепадало меньше, чем могло перепасть самой грязной и блохастой псине.
Но он, Бруно, был тем идеальным созданием, что ходило за ней по пятам, позволяя всё и всё прощая.
– Всё ли? – шепнул внутренний голос.
Нет, не всё. Одно он не смог ей позволить и простить. Впрочем, Хенси отплатила ему тем же. Она сотни, тысячи раз прокручивала в своей голове эту мысль:
«Я никогда тебе не принадлежала, так как ты мог позволить себе меня ревновать? Как ты мог позволить себе решать, как мне будет лучше?».
Возможно, она убила парня даже не за то, что он убил Морица, лишил её призрачного глупого счастья. Она убила его скорее за то, что он решил выбрать за неё, лишил её возможности править своей жизнью, как она привыкла, как она всегда делала.
После, теми долгими тёмными ночами, когда кончались таблетки и ей не спалось, Хенси думала обо всём произошедшем. Она не жалела, не жалела никого. Она была уверена, что убила бы Морица, покончила бы с ним в итоге, потому что простить его до конца она едва ли смогла бы, но…
Но в тот конкретный момент, в то утро, после разговора с Себастьяном, она шла к нему не как безжалостный мучитель, убийца, а как обычный человек, обычная девушка, которая просто надеется обрести своё счастье. Но его, счастье, очередной раз отняли у неё, поводив перед носом, словно куском мясо перед голодным животным.
Она не раз думала о том, как могла быть такой глупой и о том… что же хотел сказать ей Мориц в ту самую ночь, когда она не позволила ему этого сделать, закрыла ему рот, а после пришла сама. Пришла за правдой, надеждой и объяснением.
Порой, как бы не было страшно себе в этом признаваться, она думала, что всё ещё любит его. Любит хотя бы потому, что так и не смогла закончить, отомстить до конца. Да, его, Морица, больше не было, но не она убила его, не она отдала этот приказ, не она пожелала его кончины в тот день.
«Ты даже своей смертью всё испортил, – раз за разом горько думала она, пытаясь заглушить мысли табаком и спиртным, давясь ими. – И, как обычно, Трюмпер, своим поступком ты сделал другим плохо и больно… Из-за тебя, Трюмпер, умерли два таких хороших парня, а ты, я уверена, как был последним говнюком, так и остался. Надеюсь, ты горишь сейчас в аду».
Вздрогнув от сигнала кофеварки, девушка тихо выругалась