Маруся – инокиня
Вернописец Храбър – Старший летописец.
Василий Павлович Наргит – Тайный советник. Правдолюбец.
Бардыченко – Старший диспетчер, впоследствии поп-расстрига. Скептик.
Питирим Укатов – поддьячий Правежного Приказа.
Стрелец – Магистр Правежного Приказа.
Верующие, неверующие, хористочки, народ…
В сих списках действующих лиц поименованы, разумеется, лишь те герои нашего повествования, которые встречаются в нем наиболее часто. Кроме них, перед нами промелькнет немалое количество и других. О каждом из встреченных мною людей – и названных и не названных – можно было бы сочинить роман, но мне этого уже не успеть – стар я – и потому спешу написать хотя бы обо всех чохом. Есть, конечно, опасность из-за этой спешки впасть в схему и потерять в качестве, но и количеством я пожертвовать никак не могу – уж больно много в нашей жизни в любое дело людей вплетено. За недостатком времени избегаю даже давать словесные портреты кого-либо из описываемых мною человеков. Пусть каждый читатель сам себе вообразит каждого из них. А если, в дань моде, за мое произведение возьмется какой-нибудь сценарист-режиссер, то он уж непременно все свое напридумывает и даже пробы сделает, чтоб под общий стандарт подходило – скажем, если хам, то непременно с наглой рожей, как будто мы не встречаем вполне благообразных и респектабельных хамов. Мне же пробы не нужны – пишу с натуры (я ведь все-таки летописец, а не романист), видя каждого насквозь, а при этом было бы глупо описывать, какой у кого нос или уши. Главное – не упустить главного.
Два билета на «Динамо»
«С такой гузкой и без намордника!..»
Прихожанская (или, по мирскому, приемная) Отпетова.
Вдоль стен на скамьях сидят прихожане и прихожанки. В буфете – кладовке, примыкающей к прихожанской и кабинету Отпетова (видно через дверь), Элизабет на плитке готовит кофий. За столом у двери, обитой черной лоснящейся кожей, сидит Ганна. Перегнувшись через стол, она шепчется с одной из прихожанок – пухлой крашеной блондинкой, зажавшей под мышкой пухлую же розовую папку. Поднапрягшись, можно уловить отдельные слова: «расстарайся… рассчитаюсь… рассчитайся… расстараюсь…
Оживает селектор. Голос Отпетова – густой, с небольшой гнусавостью вальяжный баритон:
– Черноблатского на связь!
Ганна суетливо и путано нажимает кнопки на пульте. В прихожанскую врываются клочки разговоров:
– … Стакан освобождай, дистрофик!.. Верстайте мелочей… Ладью зевнешь, Бекас… Хрен с ним, с автором… Клариса, соедини меня с Новосырборском… Меньше пены… Сверку не приносили?..
Голос Отпетова:
– Ну что там у тебя, убогая!
– Да кнопки не те под руку лезут, батюшка…
Стареешь, дочь моя…
Наконец, прорывается невнятное, словно у него язык распух, бормотание Черноблатского:
– Слушаю, папа!
– Кто на «Динамо» играет?
– Местный «Спартак» с данайцами – не запомнил, как звать, тоже на «Спартак» похоже, но смахивает