Обучение в академиях давало возможность затем служить в различных сферах государственной жизни. Важно подчеркнуть, что ни Киевская, ни Московская академия в XVIII в. еще не представляли собой сугубо церковные школы. Напротив, они были учебными заведениями «для людей всякого чина и сана», не ограничивавшимися лишь подготовкой духовенства, но дававшими образование и людям, выбиравшим светскую карьеру, что доказывал социальный состав студентов и анализ их последующей деятельности. Так, в 1720-х гг. только около четверти выпускников Московской академии получали духовный сан, значительное же их число шло на службу переводчиками, переходило в медицинские, математические, инженерные школы.[403] Большой процент обучающихся первоначально составляли московские дворяне, и лишь с 1728 г. были введены ограничения по приему в академию выходцев не из духовного сословия, причем вопреки мнению правительства, которое «поддерживало взгляд на Московскую академию как на общеобразовательную школу для дворян».[404] Говоря о близости статуса Московской академии в России первой половины XVIII в. к университетскому, необходимо еще указать, что к ее названию иногда добавляли титул «Caesarea» – Императорская, подчеркивавший ее общегосударственное значение.[405]
В прямой связи с возникновением первых русских академий находились и последующие проекты, в которых государственные деятели начала XVIII в. развивали мысли о создании в России не только отдельных университетов, но и шире – целой сети высших школ, поддерживаемых государством. Ряд таких проектов перечисляет в своем исследовании С. В. Рождественский. Так, Алексей Курбатов предлагал, ссылаясь на иностранные примеры, устроить в Петербурге и Москве «академии свободных разных наук, на разных диалектах, как церковных, гражданских, так и военных», а в губерниях – школы для шляхетства, купечества, «солдатских, пушкарских и других всяких чинов». Боярин Ф. С. Салтыков написал широкий план – «образ» всенародного обучения, благодаря которому русские должны «сравняться во всех свободных науках со всеми лучшими европскими государствами», поскольку «без свободных наук и добрых рукоделий не может государство стяжать себе умного имения