– Манана сгубила жадность.
Нав едва заметно приподнял брови:
– А я думал – отцовские чувства.
– Его никто не звал.
– Манан боялся за тебя.
Лая впервые посмотрела Ярге в глаза.
– Его не просили бояться.
Безжизненный взгляд, безжизненный голос, и все чувства прячутся в непроизвольно кривящихся губах. Лая держалась, Лая не хотела демонстрировать Ярге свое горе, свою слабость. Однако наву именно это и требовалось – слабость. Эмоции. Чувства. Вот ножи, которыми можно вскрыть любую защиту.
– Почему ты так себя ведешь? – проникновенно спросил Ярга.
– Если бы я разрыдалась, ты понял бы, что я лгу, – со всей возможной твердостью ответила девушка. – Мы с Мананом давно стали чужими.
– Тебе не жаль отца?
Губы, губы, губы… то ли кривятся, то ли дрожат. Правда прячется в них.
– Когда увидела его смерть, мне стало неприятно. Даже горько. Потом я поняла, что его больше нет, и успокоилась. Он давно ушел из моей жизни, а теперь исчез окончательно. К чему рефлексировать?
Глаза орангутана широко раскрылись. Поверил девушке, но не понимает, как можно произносить подобные слова?
– Сколько тебе лет?
– Двадцать четыре.
– Вместе с беременностью получается двадцать пять. – Ярга прищурился. – Манан любил тебя и заботился о тебе двадцать пять лет. А в ответ – лишь несколько мгновений, когда тебе было неприятно?
– Собрался учить меня семейным ценностям?
– Пытаюсь понять…
– Не смеши меня!
Но губы, губы не лгут. Темные глаза прячут боль. Голосу приказано быть твердым. Пальцы тоже слушаются. Но губы…
– Я – нав, ты – шаса, – мягко сказал Ярга. – Ты всегда будешь слабее меня. Мое превосходство прячется в самом имени, в крови и в том, что я сильнее любого нава. Не бойся показать слабость, Лая, в этом нет ничего постыдного, ибо нет в этом мире никого сильнее меня. Не мучайся. Взорвись. Не копи в себе боль. Я ведь о ней знаю, а вот тебя она способна сжечь.
– Пусть сожжет.
– Сожжет, но не убьет.
Шаса зло усмехнулась.
– Но ведь это мне решать, правда?
Еще не послушалась, еще пытается быть твердой, сильной, еще борется с тяжестью невыносимой утраты, сдавившей душу раскаленными щипцами палача.
– Решать тебе, – серьезно согласился Ярга. – Скажу больше: если ты соберешься покончить с собой, мешать не стану.
– Почему?
Первое искреннее чувство – интерес.
– Потому что я с уважением отношусь к тем, кто принимает сильные решения, даже такие… – Нав потер ладони, показывая, что тщательно подбирает слова. – Мне очень жаль, что именно я причастен к твоему горю, но я не в силах ничего изменить. Могу лишь сказать, что я никогда не опускал рук, потому и выжил.
Тоном, не словами, но интонацией, Ярга заставил девушку понять, что действительно понимает ее боль.
– Ты терял близких?
– Я