Анна усмехнулась. «Едва ли на свете есть хоть одна женщина, в глубине души считающая себя некрасивой. И ты, как психиатр, это прекрасно знаешь. Но… Забудь. Это – не твой случай. Ты красива. Ты – очень красива!».
Вяземская высоко подняла голову. Спина выпрямилась, походка стала легкой и стремительной. Она завоюет этот зал. Нет, не то! Ей даже не потребуется его завоевывать – зал сам упадет к ее ногам. Да. Так и будет!
Ровно в десять часов утра Вяземская начала лекцию.
Елизавета Панина сидела на жесткой полке, крепко прикрученной к бетонной стене, обитой толстым войлоком, и смотрела на рисовую кашу. Посередине сероватой массы колыхался желтый кружок растаявшего сливочного масла, на краю алюминиевой тарелки лежал кусочек жареного минтая. На узеньком столике, намертво привинченном к полу, стояла кружка с теплым чаем, накрытая куском черного хлеба.
Обычный завтрак. Ничего особенного.
Панина подняла голову. По другую сторону толстого плексигласа стояла надзирательница, заступившая в дневную смену, и внимательно следила за каждым ее движением.
Губы Паниной дрогнули в презрительной усмешке. Она зачерпнула полную ложку каши и демонстративно положила ее в рот. Медленно прожевала и проглотила. Она проделала это еще шестнадцать раз, пока тарелка не опустела. Затем съела рыбу, встала с полки и подошла к столу.
Надзирательница напряглась. Ее лицо по-прежнему ничего не выражало, но Панина – обостренным звериным чутьем – уловила, что она напряглась.
Лиза взяла кусок хлеба, разломила пополам и одну половинку положила на тарелку. Это правило соблюдалось неукоснительно. Как бы она ни была голодна, на тарелке должно хоть что-то оставаться. Пусть знают, что ей не нужна подачка. В душе человека, насильно лишенного свободы, нет места благодарности за хлеб и кашу.
Панина съела хлеб, запила едва теплым чаем. Он сильно горчил – как осенний воздух в парке, когда асфальт еще сух и чист, а под ногами шуршат пожелтевшие листья.
Лиза улыбнулась и широко открыла рот, показывая, что все съела. Затем поставила посуду в лоток и подвинула на ту, недоступную ей сторону толстого стекла. Надзирательница осторожно приблизилась и забрала миску, чашку и ложку.
Дождавшись, когда она уйдет, Лиза быстро сняла больничную пижаму и легла на кровать. Голова тихонько кружилась, мысли, в отличие от обычных дней, были яркими и теплыми, но – какими-то ускользающими.
Панина вытянулась во весь рост и незаметно для себя уснула.
Широко открытые зеленые глаза неподвижно смотрели в серый, покрытый паутиной и плесенью потолок.
– Проблема заключается в том, уважаемые коллеги, что мы привыкли трактовать слово «маньяк» слишком узко…
Вяземская обвела взглядом аудиторию. Прошло каких-нибудь пятнадцать минут, а она уже полностью завладела вниманием слушателей.
Сначала пропал