Женька пристально посмотрел на меня:
– Идем, надо поговорить.
Женька двигался, как таран, могучим ребром штанов вспарывая мешок коридора. Я пыхтел и бежал за ним.
Мы выскочили на лестничную площадку, легко взлетели наверх и только на самом верху, у вечно запертой двери, которая вела на чердак, остановились, переводя дыхание.
Дальше бежать было некуда. Здесь, на последней площадке, в стороне от глаз и ушей, был наш укромный угол, место, где можно было спокойно поговорить.
Мы примостились на корточках между обломком парты и тихой чердачной дверью.
– Не нравится мне все это, – сказал Женька угрюмо. – Ты заметил, какой сегодня директор? Всех называет на «вы». И голос какой-то ватный.
Я кивнул:
– С ума сойти – экскурсия на чемоданную фабрику! Чемоданов мне только и не хватало.
– В общем, так, – решительно сказал Женька. – Лодыгина твоего к черту! В Египет бежим сегодня – у тебя мелочь на трамвай есть? – И добавил с победой в голосе: – Не дождутся они от нас своей фабрики!
– Кто «они»? – спросил я.
– Они, – повторил Женька и странно как-то подхрюкнул.
– Ты чего хрюкаешь? – спросил я.
– Это ты хрюкаешь, я не хрюкал.
– И я не хрюкал.
Он недоверчиво посмотрел на меня, потом принюхался.
– Табаком пахнет.
Я тоже поводил носом.
– «Беломорканал».
След запаха шел от двери, которая вела на чердак.
– Тихо! – Я приложил к губам палец, и в этот момент снова раздался хрюк.
Мы с Женькой одновременно посмотрели один на другого, потом вместе посмотрели на дверь.
Внизу, где дверь была погнута, в широкой щели между полом и железной обивкой, чей-то рыжий пыльный ботинок затаптывал дымок папиросы.
Мне хватило быстрого взгляда, чтобы понять, чей. И Женьке хватило этого моего взгляда, чтобы тоже обо всем догадаться.
Но, наверное, и за дверью поняли, что мы поняли: ботинок в момент исчез, а на его месте уже шевелилась рука – она ловко подцепила окурок и исчезла вслед за ботинком.
Я попятился и почувствовал, что спиной уперся во что-то теплое и железное. Со страху у меня чуть сердце не отвалилось.
– Так-так, – послышался сзади знакомый голос. – Йоних и Филиппов, понятно.
Над нами навис, как Тауэр, директор Василий Васильевич. Это было тоже не очень приятно, но все же лучше, чем смерть от ржавого тесака.
Голова моя по уши ушла в плечи, Женька скрючился ниже скрюченного домишки.
Лицо Василия Васильевича было большим и строгим, на коротком лацкане пиджака свечечкой горела медаль «30 лет на страже счастливого детства», пальцы бегали по блестящим пуговицам, будто играли на аккордеоне.
– Так-так, – повторил он печальным голосом. – Вот ты, Филиппов, скажи мне, ты кем хочешь стать, когда вырастешь?
– Космонавтом, – ответил я не задумываясь, как солдат.
– Так-так, –