– Это здесь?
Беззвучно спрашиваю я, и Алеся кивает. Девушка судорожно сглатывает от очередного стона из болота и бессильно опускается на кочку, показывая мне примерное место могилы.
– Да, здесь. Но я никогда еще так не боялась. Сегодня Кройдан переполнен злобой, и я знаю, что только твое присутствие удерживает его стражей на расстоянии.
Я копаю. Физические усилия разогрели тело, уполз куда-то липкий страх. Алеся тоже успокоилась, встала, заходит то слева, то справа, советует, но больше мешает. «Отойди…»: – в который раз огрызаюсь на ее советы я. Мне пришлось одному выкорчевать целую плантацию злющей на укусы крапивы и густого колючего малинника, поэтому я особо не церемонюсь с выбором выражений. Наконец-то, запах гниющего дерева бьет в ноздри. Среди комьев земли и плесневелых, не перегнивших с прошлого года, листьев видны пронизанные грибницей стволы сруба склепа – дубовая бревенчатая стена, уже не сопротивляющаяся тлению, но еще слегка упирающаяся под лезвием лопаты.
Алеся чиркает спичками, зажигая принесенный нами мелкий хвойный лапник.
Сухие губы огня скручивают жаркими поцелуями иголки на мертвых ветвях от могучей ели, перебирают яркие, длинные языки пламени вспыхнувшего радостно лапника, плюются дымом в мою сторону. Очень кстати, так как ненасытное комарье совершенно не знает, что ему следует бояться специального антикомариного спрея и пытается атаковать любое открытое место на теле. Я быстро расчищаю лишнюю землю, освобождая изъеденный гнилью люк в подземелье. Черенком лопаты поддеваю петлю, тяну вверх. Хрясь! Кольцо на крышке выгибается и со скрежетом выворачивается из древесины, распадаясь на отдельные фрагменты ржавчины и металла.
– Черт, – раздраженно сплевываю я, – Столько веков, сгниет любая железяка.
– Попробуй сломать доски, – советует мне окончательно пришедший в себя главный разоритель навьих могил в девичьем обличье.
– Отойди, Алька, – я снова злюсь.
Я пытаюсь поддеть доски лезвием лопаты. Наконец мне удается вставить его в щель, чтобы расшатать перекрытие могилы. В ночной тишине слышно, как в внутрь осыпаются частички земли. Запах стал сильнее. Резкий запах плесени, гнили и темноты терзает мои ноздри. По спине пробегает вернувшаяся волна озноба. Вздрогнув, я наклоняюсь, просовываю пальцы в проем между досками, натужно напрягая спину, тяну люк на себя. Доски выгибаются, трещат, ломаются окончательно истлевшие и, вдруг неожиданно, с всхлипыванием и чавканьем, сырая почва отпускает их края, и я едва не падаю на спину.
Темнота, медленно растворяющаяся под вгрызающимся в нее сбоку отблеском от горящего хвороста, шевелится, словно живая. Внутри древнего склепа, как сельди в бочке, стоймя набиты гробы. Темные, изъеденные гнилью, жуками и червями, чьи-то домовины вбиты так плотно, что образуют пол.
– Зажги фонарь, плохо видно, – почему-то шепчу я.
– Ты что, – шипит мне в ухо Алеся, – ошалел? Давай, подержу крышку. Найди камень.
Я