© Кирилл Берендеев, 2017
© Ежи Томашевский, фотографии, 2017
ISBN 978-5-4485-3270-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие автора
Ежи Томашевский «Юные бойцы батальона „Метла“»
Наверное, так сложилась судьба или повернулись звезды, но пройти в своем творчестве мимо Второй мировой, тем паче, Великой отечественной, я никак не мог. Это у нас занозой в семье: мои самые близкие или воевали или отец работали в тылу. Бабушка организовывала оборону ткацкой фабрики, на которой работала, две ее дочери, в том числе, моя мама, ежевечерне забираясь на крышу, тушили падавшие как дождь, зажигалки. Папу в четырнадцать забрали на лесозаготовки в Подмосковье, дав взрослую норму в три куба в день…
Мне мало рассказывали о войне в детстве, наверное, не хотели бередить старые, незаживающие раны. Я всегда переспрашивал, ведь война же, даже не потому, что я был мальчиком, нет, дело в другом. Возможно, именно в этих недоговорках, оставлявших место множеству вопросов: что это было, как случилось, почему, зачем? Отчего бились так долго и столь кроваво, почему вообще допустили врага, сперва до Москвы, а потом до Сталинграда, и только на третий год неистового противостояния смогли переломить ход нескончаемой битвы.
Но с течением времени та война для меня, ребенка, отрока, отошла на второй план, вернувшись уже много позже. Когда из родных не осталось почти никого. Я не хотел делать сборник, я вообще не думал о каком бы то ни было цикле текстов, когда писал свой первый рассказ из получившегося цикла – «В темноте». Просто увидел однажды сон о взятии войсками РККА Вильно, нынешнего Вильнюса. Сон оказался почти вещим, я долго копался в архивах – в седьмом было проще сидеть за документами реально, а не в виртуальном пространстве всемирной паутины, тогда сведений в сети было еще слишком мало. Копался, покуда не вывел сюжет рассказа.
И снова долгое молчание, прорывавшееся вставками то в один роман, то в другую повесть. Война бередила душу, прорываясь то здесь, то там – оговорками, воспоминаниями – близких и далеких, которых я когда-то выспрашивал, рассказы которых хранил и берег полжизни. А потом в прошлом, шестнадцатом году… честно признаюсь, я не могу сказать с уверенностью, почему именно тогда захотелось писать о войне, думать о ней, размышлять, пытаться понять – вот так вдруг, ни с того, ни с чего. Я вроде бы только закончил цикл фэнтезийных повестей, отдыхал, ничего не собираясь предпринимать в ближайшее время. И вдруг накатило. Что послужило детонатором, трудно сказать. Может, фильм Анджея Вайды «Каналы», может, какой-то другой, может, что-то прочитанное, где-то увиденное, услышанное, наконец. Ведь, как я понял, когда засел за рассказ «Гостиница Катарины Кессель», это не случайность, не просто так. Это закономерность, к которой рано или поздно, но должен прийти. И писать – о зарождении фашизма, о противоборстве ему в самой Германии и за ее пределами. О преследовании нацистов. О силе веры, и хрусте сломанных идеалов. О прощении и невозможности простить.
И наконец, о чем я думал, что я пытался написать еще в те годы, в середине нулевых. О начале Великой отечественной. Загадке, мучившей меня с детства. Как, почему это случилось, кто и что стали причиной столь ужасающих последствий, откуда столько сдавшихся, столько желающих переменить одну безумную власть, на власть другого безумия. И еще сотня подобных.
Я долго, старательно, искал ответ. Нет, многие могут его сформулировать легко, он записан в учебниках истории, ему отведены страницы текста в «Википедии», его разъясняют в сотнях монографий по всему миру. Но мне требовалось собственное понимание, свой ответ на вопрос. Тогда в середине нулевых, я его не нашел. Сумел выискать только сейчас, в конце шестнадцатого – начале семнадцатого, когда снова, с головой ухнул в архивные файлы, вороша и перелистывая страницы приказов, распоряжений, донесений и отчетов с самого конца сорокового, по самый конец сорок первого годов. Адский труд, но и написание вышло не лучшим. Никогда прежде я не мучился так над текстом, никогда не пытался избыть его, отставить хотя бы на день, передохнуть и отойти от него на немного, всего на шаг. Не получалось. Сюжет захватил в плен и не оставлял в покое ни на минуту, ни днем ни ночью; я буквально сходил с ума, пытаясь избавиться от его тисков, но выходило это лишь, когда я писал повесть «Зверь». Я не писал ее, но боролся с ней – мучительно, беспощадно и невероятно скоро – как казалось бы снаружи. Но как же долго выписывал изнутри себя! Ее, не отпускавшую, вгрызшуюся в самое нутро. По четверти авторского листа строчил я в день, в несколько приемов, пытаясь утишить безумства зверя и не в силах побороть их. Я видел все сцены заранее, до самой последней, я перелистывал их в голове сотни, тысячи раз, но как же далеки они были, эти последние. И порой, не в силах дописать, мучился не только от боли в пальцах. Терзался той болью, что эхом жила во мне, не отпускала с рождения, да, наверное, никогда уже не отпустит, сколько бы я ни пытался излить ее на бумагу.
Даже после окончания понадобилось еще