– Правда?
– Да. Ты и раньше, бывало, говорил и выглядел, как полубог, а теперь…
– Что теперь?
– Ну, теперь ты просто бог, без всяких «полу»!
– Ладно тебе…
– Нет, правда-правда!
Иолай снова упал на камень, и между ними повисло молчание, которое рокотало все громче и громче, пока не заглушило мерный рокот реки Океан.
Они дружили двадцать с лишним лет, они пять лет не виделись, и вот теперь не знали, о чем говорить… Даже Иолай молчал, что при жизни с ним случалось нечасто – и впервые с тех пор, как Геракл ступил на землю Элизиума, его души коснулось смутное беспокойство.
Но беспокойство промелькнуло еще быстрей, чем тень пролетающей птицы; Геракл вдохнул пропитанный цветочным запахом воздух и от души потянулся.
– Да, наверное, здесь каждый день похож на праздник, – заметил он. – Говорят, тут есть даже ручьи, текущие молоком и медом…
– Сколько угодно, – Иолай поднялся, шагнул к краю откоса и стал смотреть на холмы, в дремотной процессии тянущиеся к Океану. – А по их берегам растут кусты, на которых вызревают ячменные лепешки…
– Правда? Антилоха бы сюда, сына Сотиона! Он всегда был неравнодушен к ячменным лепешкам. Помнишь, какой шум он поднял из-за одной-единственной черствой лепешки тогда, за пекарней своего отца?
Иолай обернулся так резко, что Геракл вздрогнул.
– Эйя! Неужели ты помнишь, как это было?!
– Конечно, я ведь не пил воды из Леты. К тому же в тот год нас отпустили из школы за день до начала Апатурий, такую удачу просто невозможно забыть!
1
Позднею ночью, когда наклонялась Медведица низко И на нее Орион поднимал свои мощные плечи, Геры злокозненный ум в этот час двух чудовищ ужасных — Змей ядовитых – послал, чтоб сгубили младенца Геракла… …Вскрикнул в испуге внезапно, увидевши гадких чудовищ В вогнутом крае щита и узрев их страшные зубы, Громко Ификл, и, свой плащ шерстяной разметавши ногами, Он попытался бежать. Но, не дрогнув, Геракл их обеих Крепко руками схватил и сдавил жестокою хваткой, Сжавши под горлом их, там, где хранится у гибельных гадов Их отвратительный яд, ненавистный и роду бессмертных. Змеи то в кольца свивались, грудного ребенка схвативши, Поздно рожденное чадо, с рожденья не знавшее плача, То, развернувшись опять, утомившись от боли в суставах, Выход пытались найти из зажимов, им горло сдавивших… …Третьи уже петухи воспевали зари окончанье, Тотчас Тиресия – старца, всегда возвещавшего правду, В дом позвала свой Алкмена, про новое чудо сказала И повелела ему раскрыть его смысл и значенье… …Так вопрошала царица. И вот что ей старец ответил: «Счастье жене благородной, Персеевой крови рожденной! Счастье!