Российский бутерброд. Геннадий Смирнов

Михалыч. Тогда, будучи одним из зрителей, он абсолютно не сомневался в правдивости и естественности показанного. Но сейчас поверить в это стоило больших усилий, многократно увеличивающихся, если попытаться представить себя или кого-то из своих вельможных подчинённых, сидящих на ободранном, когда-то кожаном, кресле с торчащими сквозь вату пружинами. Нет, время сейчас не то. Да и тогда, скорей всего, шкуру сдирали с других, а мебель оставалась для нужд руководящих.

      – При чём здесь все эти мебеля, сапоги, шкуры? – Мысленно рассердился на самого себя Михал Михалыч. – Хотя, постойте, своя рубашка ближе к шкуре. Тьфу ты, к телу. Ну конечно, забыли об этом, когда Зимний брали. Такое впечатление, что тогда вообще ни о чём не думали, кроме как шкуру не убитого медведя поделить. Схватить кусок, постелить себе под зад на кресло и держаться за него всеми силами. И шкура, и рубашка ближе к телу! Но медведь-то неубитый был и шкуру свою отдавать за здорово живёшь не очень хотел. Пока добивали, шкуру всю искромсали, выдрали, и делить нечего стало. Но тот, кто весь этот делёж затеял, человек не глупый был и хваткий, не зря же специфический дефект речи имел, сразу всё и про шкуру, и про рубашки, которые только как свои рассматриваются, просёк. Охотник был заядлый, но в промахах своих признаваться не стеснялся и за преждевременные выстрелы с себя вины не снимал. Сел на пенёк на опушке, ружьишко к сосне прислонил, костерок развёл чаёк вскипятить, глянул в огонь – он его раньше очень сильно притягивал, особенно в мировом масштабе, и задумался. Вдруг в кустах неподалёку, буквально на шаг вперёд, что-то зашевелилось. Мелькнула надежда, что медведь, и рука инстинктивно потянулась к ружьишку. Ан нет, откуда ж ему взяться, всего лишь отощавший облезлый заяц, да и того рвут на части те, что в прилипших к телу рубашонках, да ещё и друг друга норовят цапнуть. Что с зайца проку, всего один, хоть и общественный, ничей, значит. Настолько тот, что у костра сидел от всего этого ужаснулся, что руками замахал, как от страшного видения и котелок с чаем ненароком на огонь опрокинул. Дымом костерок изошёл и, к счастью, чем всё там, впереди, закончилось, охотник не разглядел, хотя того, что успел увидеть, вполне хватило. Дым всё еще глаза застилал, и решил он от неудобства этого два шага назад отойти и посмотреть, что будет. Глаза слезиться перестали, резкость появилась, пригляделся, не ахти что, но всё же лучше, чем впереди было. Что-то наподобие шкуры медвежьей стало вырисовываться и её всё больше не рвут, а гладят. Те, что в рубашках, уже и жилеточки накинули, а иные и пиджачки приобрели. Правда, остались ещё и раздетые, но это, возможно только в пределах двух шагов, а если дальше посмотреть, может и поуменьшится их количество. Но сейчас пока дальше назад нельзя и решил он на этих двух шагах остановиться, новую экономическую политику ввести. Хотя, какая она новая? Все, кто старыми русскими были, новыми советскими стали. Бывшие к своему бывшему вернулись. Но их тут же бандиты в оборот взяли. А рабоче-крестьянские органы их не очень охотно защищали.