– Правильно! Ставь на голосование, председатель!..
– Голосую!.. Один, два… четыре… семь… двенадцать… Кто против? Воздержавшихся нет?.. Так. Говори, Лодыгин!
И тогда, путаясь и запинаясь, я принимаюсь рассказывать общему собранию о незаконченном открытии своего учителя географии, об островах в далеком Восточно-Сибирском море, куда во что бы то ни стало надо добраться, чтобы на вершине самого большого острова водрузить наконец наш гордый советский флаг!..
Пауза. Тишина. Потом кто-то медленно, будто думая вслух, произносит в глубине зала:
– Что скажете, ребята? Я так считаю: можно принять!..
И непонятно, что он имеет в виду: считает ли меня с моей мечтой достойным высокого звания комсомольца, сам ли мечту об Арктике включает в перечень романтических дерзновенных мечтаний нашего поколения…
Все время, что жили с Андреем порознь, я – работая в типографии, он – на сплаве в вологодских лесах, переписка не прекращалась между нами. Особенно оживилась она летом того года, когда решено было наконец подать документы в МГУ.
Признаться, несколько смущала тригонометрия. Почему-то ее не изучали в нашей трудшколе, и теперь приходилось кряхтеть над нею дома, самим.
Даже когда съехались в Москве – в условленный день и час встретились на перроне Ярославского вокзала, – лицо моего друга сохраняло угнетенное выражение, как будто соседи по вагону всю дорогу донимали его вопросами: «А не назовете ли, молодой человек, формулы двойных и половинных углов?.. А не вспомните ли формулы преобразования произведений тригонометрических функций в алгебраические суммы?..»
Но тригонометрия не подвела нас. Мы выдержали!
Только что, побывав под низкими сводами университетской канцелярии, прочли свои фамилии в списке, вывешенном на стене. Мы выдержали экзамены и были приняты! Мы – студенты!
Какое-то блаженное состояние охватило нас. Не хотелось уходить отсюда, с этой скамеечки, от этих чугунных глобусов и приветливой зеленой листвы. Очень хорошо было сидеть так у подножия памятника и смотреть на Манежную площадь. Даже тихо накрапывающий дождик не мешал нам.
По-видимому, это испытывали не мы одни. Вскоре к нам подсел улыбающийся парень в майке – как выяснилось, пошехонец, наш земляк, – потом кучерявая черненькая девушка из Минска, сразу же принявшаяся цитировать Маяковского. Позже подошли несколько сибиряков: один из Бийска, остальные из Читы. Им уже не хватило места на скамейке, и они уселись по-турецки прямо на траву.
Не помню, почему зашел разговор о природе подвига.
– Обязательно ли совершается подвиг на войне, в бою? – спросил один из сибиряков. – Длится ли он всего мгновение или может растянуться на долгие годы?
Кучерявая девушка из Минска вспомнила волнующие слова Энгельса: «Венец жизни – подвиг!..»
Да, это было так! Это было прекрасно. Любая, самая скромная жизнь получает смысл, если человек стремится увенчать ее подвигом.
Труд – это та же битва. Хорошо ворваться