Вера стояла ни жива ни мертва, гордо глотая обиды и стойко снося оскорбления, упорно делала вид, что камень, брошенный в неё бывшим мужем, не только не убил её насмерть, но даже пролетел мимо, не ранив и не задев никак.
Сергей походил по квартире, тщетно разыскивая какую-нибудь еду, но вредная старуха уже успела припрятать всё съестное в своей комнате. Наверняка это были её фирменные вкуснейшие пироги с картошкой и сыром, равно как и борщ, который она умела готовить как никто другой. Теперь эти кулинарные изыски уже недоступны для бывшего зятя, а потому Сергею ничего более не оставалось, как покинуть поле брани. Но уйти победителем, вытрясшим душу не только из своей бывшей, но и из ненавистной тёщи и чужих для него детей, обещая завтра же вернуться с вещами и поселиться в квартире хозяином, коим он и являлся.
Пока Вера, очумелая от горя, сидела на кухне, схватившись за голову, Зоя Васильевна сбегала к соседу по площадке и попросила наладить раскуроченную входную дверь. И как только они снова оказались в безопасности – конечно же, относительной, – Вера, наконец, дала волю чувствам, оплакивая свою горькую судьбу.
Чем она так провинилась перед Господом, что он отказался защитить её? А дети-то малолетние, уже однажды потерявшие мать родную, чем не угодили? Вера рыдала в голос, и Зое Васильевне даже пришлось включить телевизор погромче, чтобы избавить девчонок от свидетельства полной никчёмности их настоящей матери, жизни без которой они себе даже не представляли.
«Что за дела, Господи? Чем я так прогневила тебя, что ты посылаешь мне такие непосильные испытания?» – вопрошала она Бога, не в силах справиться со своим разумом, отчаявшимся найти выход из создавшегося положения. Она прекрасно осознавала, что если обратит обвинение против себя самой, то ей больше ничего не останется, как расквитаться со своей проклятой жизнью, наказав себя так, чтобы душа больше не болела. Но решиться на самоубийство она никак не могла. Выходило, что это самый лёгкий способ для избавления от несчастий для неё, Веры. А как же тогда дети и престарелая матушка? Нет, себя обвинять она не имела права. Тогда кто виноват в её бедах?
Вера чувствовала, как из неё выползают какие мерзкие сущности, вселяющие в душу невыразимый ужас и заставляющие её относиться к себе как самой ничтожной твари, покинутой Богом. Неужели это и в самом деле так? Неужели изображать великодушие пристало лишь тем, кто страшится взять на себя ответственность за свою жизнь и опасается занять определённую позицию в жизни?
Несомненно, гораздо проще верить в свою добропорядочность, чем кому-то противоборствовать и отстаивать попранные права. Намного легче проглотить все самые жуткие несправедливости, принять уничижение от кого бы