текущих общественных процессов, заключается в неявной абсолютизации привычного образа жизни с некоторой упрочившейся шкалой ценностей. Явно или неявно сформировавшиеся в нашем сознании идеальные типы и методы становятся бесспорным критерием оценки всех явлений. Нечто вроде совокупного эффекта бэконовских «идолов». Эгоцентризм данного времени и места очень широко распространен среди политиков, которые весь мир стараются подогнать под стандарты своих стран, и поэтому готовы творить, и творят трагедии в странах с иными нормами и принципами жизни. Но есть сфера, где подвергнуть сомнению подобный подход означает войти в противоречие с самим собой. Это сфера мышления. Усомниться в своем мышлении, а «усомниться» – это также мыслительная операция, есть не что иное, как мыслить, что твое мышление ограниченное, слабосильное. Несколько облегченный вариант парадокса «я – лжец». Однако можно предположить и такое: если сегодняшний образ мышления превосходит ментальные способности первобытных людей, то не окажется ли он столь же примитивным по отношению к мышлению людей будущего. Не наивно ли полагать, например, что формальнологическое мышление есть предел мыслительных форм человека, и последующее развитие не возвысит их так, что эта логика для него будет выглядеть крайне простоватой? Возможно, многие такое предположение сочтут надуманным, но, на мой взгляд, оно не беспочвенно. На этот счет было высказано немало обоснований со стороны мыслителей так называемого немецкого идеализма, от Канта до Гегеля.
В свое время позитивизм, постпозитивизм с уверенностью взялись придумывать правила, по которым науке следовало двигаться, чтобы приобрести достоверность. При этом их представители руководствовались лишь принципами формальной логики, что считалось неоспоримым высшим арбитром обоснованности знаний. Естественно, эти люди стремились подвергнуть критике научное познание, но только не свое мышление.
Их не смущал тот факт, что благодаря науке человечество существует и развивается уже многие тысячелетия, что именно успешное утверждение человека на Земле является лучшим доказательством ее правомерности. Что наши формальнологические методы могли возникнуть только благодаря соответствующим устойчивым отношениям, существующим в природе, что, следовательно, их границы обусловлены той стороной мировых взаимосвязей, которая оказалась воспринятой нами в той ограниченной среде и в течение того исторически кратковременного периода, когда формировался современный уровень мышления. То есть, что следует изначально иметь в виду скудные принципы, тем более осознаваемые, нашего индивидуального познания по сравнению с тем, что представляет собой действительность и такое явление, как познавательный продукт человечества, наука. Было бы разумнее не ее оценивать методами, доступными претенциозным критикам, а, напротив, отношение к ней сделать критерием интеллекта этих оценщиков. Но парадоксальность саморефлексии страхует этих ученых от самокритики.
Конечно,
