Нина же смотрела на всё сквозь розовые очки. С каким-то маниакальным упорством она верила в счастливое и безоблачное будущее Февронии, как верят в ту самую счастливую звезду, которой никто и никогда в общем-то не видел – полагаясь на удачу и везение, да и на извечное русское авось. Вот где спасение!
Чем было объяснить столь безрассудное отношение к столь важным вещам? Врожденным инфантилизмом? Скорее, просто слепотой, как говорил себе Николай, но слепотой особого рода, приобретаемой сознательно: иногда она необходима человеку для оправдания собственного нежелания видеть проблемы и решать их. Слепота скрашивает жизнь. Так проще, не так тошно от всего, что происходит в семье, в стране, в мире. Это спасает, но лишь до тех пор, пока не возникает необходимость расхлебывать заварившуюся за время пребывания в анабиозе кашу. И вот тогда такому добровольному слепцу достается, как правило, самая большая ложка…
Ровно за день до поселения Ласло на Солянке Николаю выпало новое испытание. Грабе пригласил их на ужин во французский ресторан, находившийся на Воздвиженке, по соседству с адвокатской конторой, где уже который день велись очередные переговоры. В тот вечер ехать никуда не хотелось, но Нина вдруг настояла, ее потянуло развеяться… Уже одетый, Николай влетел в ванную, чтобы поторопить ее, и застал ее за странным занятием. Он даже не сразу понял, в чем дело.
Всё еще полуодетая, Нина сидела на бортике ванны, держа в руках белый лист бумаги с какой-то пудрой.
Мелькнула мысль: лекарство, допотопный стрептоцид, которым он и сам пользовался по старинке, когда мучил стоматит и не помогали другие, более «продвинутые» средства. Аккуратно сложив листок, Нина убрала его в косметичку. Тут до Николая и дошло.
– Что это? – спросил он, боясь поверить увиденному и всё еще надеясь на безобидность происходящего.
– Сколько раз просила стучаться, – процедила жена сквозь зубы.
– Я спрашиваю, что было у тебя в руках?
– Ох, Коля, только не корчи из себя идиота…
Теперь он понимал, почему ноздри у нее иногда бывали красноватыми, почему от вопросов, не простужена ли она, Нина с раздражением отмахивалась, списывая всё на сезонную аллергию. Воспаление над верхней губой, которое легко было спутать с чуть размазанной помадой, ей даже шло, в выражении лица появлялось что-то трогательное и беззащитное. А шепелявость, появлявшаяся