– На двоих кипятка хватит?
Она пожала плечами. Я решила, что мы это выясним, когда придет время наливать. Достала кружку из своего лотка: хотя мойка полнилась посудой, я продолжала использовать только свой комплект. Я оперлась о стену и потерлась о нее плечами, лениво улыбаясь в никуда. Подлажусь, подлажусь, подлажусь. Мы ждали чайник. Она потыкала вилкой в слои затвердевшей еды на моей вкусной сковородке так, словно еда была живая.
– Накапливает душок, – покровительственно сказала я, на миг позабыв подладиться.
Она хохотнула – хе-хе-хе, я же не перешла в оборону, а, наоборот, присоединилась к ней, и смех как-то превратил это все в забаву, по-настоящему в забаву – и сковородку, и даже меня саму. В груди у меня сделалось легко и открыто, и я любовалась мирозданием и его проказливыми делами.
– Чего вы ржете? – Лицо у нее внезапно окаменело.
– Да просто… – Я показала рукой на сковородку.
– Вы решили, что я смеюсь над сковородкой? Типа «ха-ха, вы такая чеканутая – с этой вашей грязной сковородкой и придурошными замашками?»
– Нет.
– Да. Так вы и подумали. – Она шагнула ко мне, говоря мне прямо в лицо. – Я ржала, потому что… – Я ощутила, как ее взгляд прошелся мне по седым волосам, по лицу и по его расширенным порам. – …вы такая унылая. Така-а-а-ая. Уны-ы-ы-ылая. – Со словом «унылая» она придавила мне грудину ладонью, приплющив меня к стенке. У меня вырвался непроизвольный «хах», а сердце тяжко застучало. Она это чувствовала – ладонью. Вид у нее сделался взвинченный, надавила чуть сильнее, затем еще сильнее, всякий раз давая мне возможность ответить. Я уже изготовилась сказать: Эй, ты того и гляди перейдешь черту, или Ты переходишь черту, или Так, ну хватит, ты перешла черту, но внезапно я почувствовала, что моим костям действительно наносят ущерб – не только в груди, но и в лопатках, вжатых в стену, и я захотела жить и быть целой, быть невредимой. И я сказала:
– Ладно, я унылая.
Чайник засвистел.
– Что?
– Я унылая.
– А мне какое дело, что вы унылая?
Я быстро кивнула в знак согласия – чтобы показать, до чего я целиком на ее стороне, против себя самой. Чайник уже орал. Она отняла руку и налила воды в пенопластовый стакан с лапшой – не умиротворенная, а просто в отвращении от нашего соединения. Я ушла прочь – свободная женщина на ватных ногах.
Я свернулась на кровати и взялась за свой глобус. Как называется положение, в котором я оказалась? К какой категории оно относилось? Однажды меня обокрали, в Сиэтле, когда мне было двадцать с чем-то, и чувство тогда возникло похожее. Но в том случае я отправилась в полицию, а по этому сценарию я так поступить не могла.
Позвонила своим начальникам в Охай. Карл немедленно снял трубку.
– Дело или потеха? – спросил он.
– Я про Кли, – прошептала я. – Славно, что она у меня пожила, но…
– Погоди. Сюз, сними трубку! Кли бедокурит. Не тот телефон