– Чего ты? – спросил Андрейченко и подтолкнул его.
Шустов прошел дальше и увидел, что это свернутые старые одеяла. Семенов закашлялся.
– Э, ты не простыл?
– Надо было спирта взять, – сипло отозвался Семенов.
Они были мокры насквозь. Казалось, что ничего уже у них не получится – ни огонь развести, ни поесть, высушиться… Но люди упорны. И Андрейченко тут же принялся строгать стружку охотничьим ножом, – тунгусскую стружку, как ее называли. Завитки делались на одной лучине и не срезались до конца. Тонкие окончания быстро занимались пламенем, переходившим на древесные перья потолще и на толстые основания, уже горевшие сильно и способные воспламенить поленья. Правда, на этот раз стружка не загорелась сразу, с Андрейченко так густо падали дождевые капли, что замочили растопку. Чертыхаясь, он вытер большие кисти о рваное одеяло, утер этим одеялом и лицо, чуб, скинул мокрый плащ и снова навис над железной печкой. В этой печке сейчас сосредоточилось все, вся вселенная, вся жизнь планет, солнц и земли с ее городами и весями. Шустов и Семенов с мучительным напряжением следили за лесничим, за его темным хищным лицом с выступающим костистым носом – и, кажется, глазам своим не поверили, когда это лицо вдруг озарилось теплыми сполохами… Да, по его лицу переливались розовые блики. И Шустов сейчас испытывал к этому человеку благодарность, даже восхищение чувствовал, хотя, по правде говоря, с тех самых пор, как заварилась эта история с пожаром и Андрейченко принялся, что называется, валить Тунгуса, лесничего невзлюбил. У Андрейченко была своя выгода, и уже многие в поселке об этом догадывались. Сварщика, мужика средних лет, которого почему-то сразу, как он только приехал в заповедник, стали звать по отчеству – Кузьмич, что было не в традициях поселка, где даже пожилых работников называли только по именам, ну, начальство-то в глаза и по отчеству, а за глаза – все равно по имени, мужика этого со светлым чубом и разными глазами, ухватистого и крепкого, Андрейченко привечал всячески из-за дочери. Старшая дочь у него ходила в старых девах. Даже непритязательные лесники и бичи, любящие пошутить насчет того, что в тайге сто километров не крюк и сто лет не старуха, от его дочки нос воротили и дали ей кличку Плесневелая. Что-то такое в ней было отталкивающее. А Кузьмичу, квартировавшему после переезда с кордона для сварочных работ на «Орбите» у Андрейченко, хоть бы хны. Все с изумлением сообразили, что у сварщика с Плесневелой роман. Андрейченко не хотел упускать шанс для дочери и приложил все силы, чтобы вызволить из камеры на Большой земле сварщика, поначалу и обвиненного в пожаре по недосмотру: он как раз закончил на «Орбите» сварочные работы. И вместо сварщика в застенок угодил Тунгус. Андрейченко постарался. И сейчас старался… догнать эвенка… или уже его тень…