Об этом вопиющем случае стало вскоре известно почти всему заводу, и возмущению людей не было предела.
По партийной линии на Максимычева было заведено персональное дело. В цеховой организации, которую возглавлял тогда Р. В. Загреев, Максимычеву был вынесен строгий выговор с занесением в учётную карточку (Загреев мне сказал, что рассматривался вопрос об исключении из партии, но начальник цеха Г. С. Ильин сумел склонить собрание к более мягкому решению).
Вскоре состоялось заводское партийное собрание, на котором присутствовал инструктор горкома партии Виктор Сергеевич Богонин. После сообщения Загреева о решении цехового собрания председательствующий попросил коммунистов высказываться по существу дела. Зал не откликнулся и после повторного обращения. Наконец, после тягостной для всех паузы, слово взял Н. А. Смирнов. Говорил он больше 20 минут, и только в конце стала понятна его позиция: Максимычев совершил недостойный поступок, но это очень квалифицированный специалист по взрывчатым материалам; кроме того, надо учитывать, что у него двое детей, и его не следует слишком строго наказывать, поскольку в таком случае его придётся уволить.
Я не верил собственным ушам, просто не узнавал Смирнова и не понимал, почему он защищает человека, совершившего такую подлость. В зале воцарилась напряжённая тишина. Наконец, слово взяла рабочая сборочного цеха Смирнова Людмила Ильинична. Она выразила возмущение поступком Максимычева и твёрдо высказалась за исключение его из партии. Снова наступила пауза. После мучительных размышлений, преодолевая сомнения и мгновенно поселившийся в моей душе неприятный холодок, я буквально заставил себя выйти на трибуну. Выразив недоумение позицией