Ланчелот. Вы говорите о молодом синьоре Ланчелоте? (В сторону.) Вот погодите, какую я сейчас историю разведу. (Старику.) Вы говорите о молодом синьоре Ланчелоте?
Гоббо. Какой там синьор, ваша милость; сын бедного человека… Отец его – хоть это я сам говорю – честный, но очень бедный человек, – хотя, благодаря бога, здоровый.
Ланчелот. Ну, кто бы там ни был его отец, мы говорим о молодом синьоре Ланчелоте.
Гоббо. О знакомом вашей милости – просто Ланчелоте, сударь.
Ланчелот. Но прошу вас, старик, эрго[10], я умоляю вас; эрго, вы говорите о молодом синьоре Ланчелоте?
Гоббо. О Ланчелоте, с позволения вашей милости.
Ланчелот. Эрго, о синьоре Ланчелоте. Не говорите о синьоре Ланчелоте, батюшка мой, ибо этот молодой синьор (согласно воле судеб и рока и всяких таких ученых вещей, вроде трех сестер Парок и прочих отраслей науки) действительно скончался, или, если можно выразиться проще, отошел в лучший мир.
Гоббо. Господи упаси! Да ведь мальчуган был истинным посохом моей старости, истинной моей подпорой!
Ланчелот. Неужто ж я похож на палку или на балку, на посох или на подпорку? Вы меня не узнаете, батюшка?
Гоббо. Ох, нет! Я вас не знаю, молодой синьор. Но, прошу вас, скажите мне правду: что мой мальчик – упокой, Господь, его душу, – жив или помер?
Ланчелот. Неужто вы не узнаете меня, батюшка?
Гоббо. Ох, горе, я ведь почти что ослеп; не признаю вас.
Ланчелот. Ну, по правде, – даже будь у вас глаза в порядке, – вы и то могли бы не узнать меня; умен тот отец, что узнает собственного ребенка. Ладно, старик, я вам все расскажу про вашего сына.
(Становится на колени.)
Благослови меня. Правда должна выйти на свет: убийства долго скрывать нельзя! Кто чей сын, это скрыть можно, но в конце концов правда выйдет наружу.
Гоббо. Встаньте, синьор, встаньте, пожалуйста; это невозможно, чтобы вы были Ланчелот, мой мальчик.
Ланчелот. Бросим дурачиться; благослови меня. Я, Ланчелот, был твоим мальчуганом, остался твоим сыном и буду всегда твоим детищем.
Гоббо. Не могу поверить, что вы мой сын.
Ланчелот. Не знаю, что мне об этом подумать; но я – Ланчелот, слуга жида, и уверен в одном, что жена твоя Марджери – моя мать.
Гоббо. Да, ее зовут Марджери, верно… И могу дать присягу, что если ты Ланчелот, – так ты плоть и кровь моя. Господи! Будь благословенно имя твое! Какую ты бороду отрастил; да у тебя на подбородке больше волос, чем у моего коренника Доббина в хвосте.
Ланчелот. Значит, у Доббина хвост короче стал; когда я его последний раз видел, у него в хвосте куда больше волос было, чем у меня на подбородке.
Гоббо. Господи, как ты изменился! Как же ты ладишь со своим хозяином? Я ему подарок принес. Как вы с ним ладите?
Ланчелот.