– Турист, да? Он издевается… Тебя сразу расстрелять?
– Э, мужики, вы чего? Солдат я. Из части смылся. Вчера. Часть девяносто шесть ноль пятьдесят пять. За той горой мы дислоцируемся. Не верите?
– Это из той части, солдаты которой убивают мирных людей?
«Совсем плохо», – подумал Андрей. Один из чеченов поднял автомат. И Андрей увидел свою смерть. Он вдруг понял, дело не в желании отомстить за какие-то мнимые преступления, совершенные его сослуживцами против Чечни, – просто они хотят его убить. Как чужака. Как неожиданно материализовавшийся предмет их мутной ненависти. И надеяться тут совершенно не на что. Сейчас щетинистый нажмет на курок…
– Мужики, я же не стрелял в ваших земляков. Я потому и бежал из части, что не хотел стрелять. Я вообще на вашей стороне. Россия оккупировала вас, – начал он лихорадочно вспоминать, что читал до армии в разных газетах. – Чечня должна быть свободной. Никто не имеет права решать за вас, как и с кем вам жить.
– Зубы заговаривает, – сказал абориген со шрамом.
– Подожди немного. А ты стреляешь хорошо, солдат?
– Даже очень.
Они переглянулись, о чем-то переговорили на своем языке – ему, естественно, не было понятно ни слова.
– С нами пойдешь. Пусть командир все решает.
Командир, тоже щетинистый, лет под пятьдесят крепкий мужчина, рассуждал так: пускай русский живет, если обязуется верой и правдой служить делу освобождения Чечни. Оказалось, за эту службу платят. Не так чтобы слишком хорошо, но побольше солдатских копеек. Вскоре Андрей уже давал интервью сушеной как вобла, с приклеенной на лице улыбкой корреспондентке Рейтер. Как и учили, он угрюмо расписывал агрессивную сущность Российской армии, где солдат учат ненавидеть всех, кто хочет избрать свой путь, рассказывал, как военнослужащие расстреливали мирных жителей. Его фотография обошла многие западные газеты, при этом на глазах его была черная полоска: «Честный русский парень боится за безопасность своей семьи, которая может пострадать от ФСБ». Он выступал по Би-би-си, по «Немецкой волне». Но вскоре новые хозяева Андрея решили, что его пропагандистская функция исчерпана, и отправили на передовую.
Операции походили одновременно на партизанскую борьбу, разбойничьи налеты и на настоящую войну. Некоторое время Андрею удавалось держаться в стороне и заниматься хозяйственными работами, прислуживать на побегушках – принеси-подай. Однажды, в особенно горячую заварушку, ему вручили автомат. Ему было все равно – кто прав, кто виноват. Он хотел одного – выжить.
Убил он кого-нибудь в тот день или нет – Андрей не знал. Бой красиво смотреть в кино – со сменяющимися планами, широким обзором. Когда же ты зажат в горах, вокруг адов грохот разрывов, пальба, команды на непонятном языке, вопли и стоны, ты теряешь ориентацию, перестаешь понимать, что происходит, где свои, где чужие, и только жмешь и жмешь на спусковой крючок, не замечая, что магазин автомата давно пуст, – в этом нет ничего красивого.
Тогда