Он просто не мог пройти мимо (и не прошел!) и только спросил, чем он ей может помочь, если может.
– Женитесь на мне! – в отчаянии, заломив руки, воскликнула Аленушка.
Ну, он и женился!
От столба они прямиком отправились в загс, а оттуда – помчались в роддом, потому что ее уже мучили схватки.
В такси, пока ехали, женщина, истекая водами, призналась Иннокентию в том, что была несмышленой, и что достаточно сильно и страстно влюбилась в проезжего полковника, и что Илья – имя полковника! – подло ее соблазнил, после чего и оставил одну в интересном положении, и что жизнь без Ильи для нее потеряла резон!
– Но теперь и отныне, – ласково добавила она, успокоенно положив головку ему на грудь, у нее этот самый резон появился (тут она догадалась спросить Иннокентия, как его зовут!).
Иннокентий, понятно, назвался, она же его попросила ее с ребенком одну не бросать…
(Забегая вперед, мы заметим, что Иннокентий Алену не бросал – совсем даже наоборот, это его однажды безжалостно вышвырнули с тринадцатого этажа, как нашкодившего кота!)
Итак, через пару каких-то часов Алена благополучно разрешилась от бремени.
Увидев младенца, она застонала: копия полковника!
Иннокентий, как мог, ее утешал и сам плакал от чувств.
Девочку назвали Софи (в честь его мамы!)…
Семейная жизнь его поглотила – он даже забросил науку: скоренько устроился грузчиком в супермаркет, в колбасный отдел, где Аленушка работала младшей фасовщицей.
Поутру, взявшись крепко за руки, чтобы не потеряться, они шли в супермаркет, а после работы, обнявшись, возвращались к своей обожаемой малютке Софи.
Обычно по вечерам, наигравшись, они купали ее в четыре руки в железном корыте и пели на два голоса русские народные песни.
И долго потом еще, до рассвета, резались в «дурака», грызли орешки и наизусть цитировали одуряющие песни царя Соломона.
Этот сладкий сон, именуемый жизнью, длился целых три года.
Или, точнее, – всего-то три года!
Пока к ним однажды не постучался…
А в Москве в то же время…
50 …В ночи разносился тяжелый топот погони.
Казалось, что он сотрясает элитное здание.
Сверху на землю сыпались стекла и штукатурка.
У черного джипа стояла бабища с гусем.
Из подъезда, хромая, выбежал Джордж.
Затравленно озираясь, прихрамывая, он скоренько юркнул в маленький скверик, где и залез под ближайшую свежевыкрашенную скамейку.
Он молча себе приказал не дышать и не дышал.
Разве что сердца предательский стук его выдавал…
И тут прибежали двое бритоголовых в черных кожанках – Пэтро и Данила.
Потоптавшись на месте, они понеслись – один направо, другой налево.
– Он там, идиоты! – завизжала бабища.
«Га-га-га!» – из кошелки сварливо прогакал