Черчилль снова открыл коробку с сигарами, но так ничего и не достал. Передумал.
Здесь, в Лондоне, об истинных мотивах решения азиата он ничего не узнает. Гадание на кофейной гуще. Информация может проясниться только в России. И нигде более.
– Том…
– Слушаю, сэр.
– Немедленно вылетайте в Москву. Сегодня же. – Черчилль тяжёлым взглядом посмотрел на собеседника, сделал секундную многозначительную паузу, чтобы разведчик прочувствовал всю ответственность возложенного на него поручения. – Я предупрежу Энтони[4], чтобы он вам придумал вескую причину посещения Москвы. Предупредите Миколайчика: чтобы тот на переговорах гнул исключительно нашу точку зрения.
– Сталин на неё никогда не согласится, – заметил Викерс.
– А мне и не нужно его согласие. – Премьер вплотную приблизился к молодому, в сравнении с ним, человеку. – И переговоры меня тоже не интересуют. Мне нужно, чтобы Миколайчик затянул время для вашего пребывания в Москве. Основную задачу будете выполнять вы, Викерс. Вы станете моими глазами и ушами в Москве. Меня интересует всё: о чём говорят. А ещё больше – о чём не говорят. Кто стирает ворс с ковров секретаря Сталина? А чьей ноги там давненько не было? Что происходит на улицах города? Потрясите Керра[5]. Он частенько встречается с Вышинским и Берией. Пусть припомнит, что те болтали во время их «чистых встреч» в сауне. Дайте задание Хиллу[6]. – Толстый короткий указательный палец премьера, будто ствол пистолета, нацелился в грудь разведчика. – Том, меня интересует, насколько изменилась обстановка в Москве за последние десять дней. Только десять дней! Начиная с двадцатого июля. Но информация нужна полная и аргументированная. Кстати, где Букмастер?
– Вылетел в расположение штаба Монтгомери. Поступила информация от полковника Тейлора о том, что в штабе сидит «крот». Букмастер отправился с проверкой.
– Отзовите. У Джека острый ум и такой же острый глаз. И, насколько мне помнится, он говорит на польском языке.
– Не в совершенстве,