На всём Берлине лежал отпечаток не столько весны, сколько смерти. Столица рейха превратилась в передовую. Три четверти столицы находились в руках русских – красноармейцы могли наблюдать купол, башенки и колонны рейхстага, но остатки гарнизона оборонялись как могли, используя водные рубежи и оборонительные сооружения.
Что делало в таком случае гражданское население? Оно не дремало, а прослышав о бесчинствах русских солдат над немецким населением, о которых, перемежая правду с ложью, говорил в эфир Геббельс, в свою очередь, тоже помогало вести оборонительные бои. Тяжелейшие сражения шли не за улицы и кварталы, а за отдельные здания и перекрёстки улиц. На улицах и площадях стоял свист пуль. Большие дома со всеми этажами и подвалами превратились в гнёзда упорно отстреливавшихся немцев. Они умирали, сражаясь.
Сегодня начались бои в девятом оборонительном секторе, куда входил и фюрербункер. Жизненное пространство, где сохранялась власть Гитлера, было шириной всего лишь 2,5 км, а с востока на запад протянулось на 16 километров. Но власть, следуя мысли Макиавелли, основанная на страхе народа перед диктатором, – сильная власть, ибо зависит только от самого диктатора. Борьба на улицах города осложнилась.
Отдельные смельчаки, используя развалины зданий, выводили из строя технику, истребляли противника, уже находясь в тылу наступающих частей. Пожары бушевали бесконтрольно, чему в немалой степени способствовало не по-весеннему горячее апрельское солнце. Едкий дым заполонял подвалы, временные укрытия и проходы. Рухнула антенна радиостанции на 100 ватт. Вдобавок к этому недостаток воздуха для обитателей бункера стал невыносим. Частыми симптомами для них стали головная боль, затруднённое дыхание и впадение в апатию. Не работала вентиляция, воздух в комнатах состоял из резкого запаха серы и удушливой вони влажного бетона.
А фюрер, кого не интересовали и не трогали судьбы как военных, так и гражданских лиц, так как на полях Первой мировой войны он узнал жестокость и научился её повседневно применять, в это время находился в приёмной и беседовал с Евой. Ему нравилось, когда его любимая женщина появлялась перед ним в сером костюме и элегантных туфлях. На её руке он замечал красивые, усыпанные бриллиантами дамские наручные часы.
– Дорогая! – пожаловался Гитлер. – Я больше совсем не могу спать; если мне удаётся заснуть, сразу начинается обстрел. Когда я уже, Ева, обрету утраченное спокойствие? И в рейхе с сегодняшнего дня не выходят газеты!
– Отвлекись, дорогой! – произнесла Ева. Её глаза скользнули по лицу Гитлера. Она всё отдала бы за то, чтобы узнать его мысли, понять их и разделить с ним. – Какое сейчас чтение? Оно лишь утомляет глаза. Ландшафт нашей жизни сейчас окутан туманом. Дай бог, чтобы мы остались живы и не попали к русским в плен. Что вижу, то имею. Ты знаешь, дорогой! Пусть будет так. Что нами воспринимается, то и есть.