– Дык, сам посуди, боярин, кто, окромя нас по этой дороге ездит? Обочины скоро подлеском зарастают, а расчищать кому? Тут тройку в ряд не поставишь.
– Лукавишь ты что-то. А почему впереди запрягаешь не молодых жеребчиков, а кобылиц?
– Дык, жеребчики идут сзади и чуят дух кобылиц, бегут за ними резвее. Но-о, милые! – возница дернул вожжи, а лошади как шли мерным шагом, так и идут.
– Мудрствуешь лукаво, как я погляжу, а толку никакого.
В калитке появился страж с оскепом на плече, приложил руку ко лбу, всматриваясь в приезжих. Скорым шагом подошел к боярину, учтиво поклонился.
– Добро пожаловать, Иван Степаныч. Давно ждём. Намедни твой подъездной прискакал, сказывал…
– Врата отворяй! – рыкнул боярин на поклон стражника. – Скучно тебе, язык чесать не с кем, а мне недосуг, засветло коней распрячь надо.
Знали ростовские дружинники крутой, но справедливый нрав боярина, знали, и что вся его кажущаяся суровость идёт не от гордыни, ибо честные труженики были у боярина в милости. Но, с нерадивыми, тем паче с ворами, был боярин на расправу скор и беспощаден.
Ростов с заходом солнца постепенно пустел. Во дворах стихал дневной шум. Тихий тёплый вечер опускался на кривые улочки, заросшие по обочинам травой. На западе догорала узкая полоска заката, а на востоке, над озером, опускалась сизая мгла. День нехотя уступал место ночи. Всё вокруг умиротворённо затихало. Лишь где-то слышались отдельные голоса дворовой челяди, завершающей свои хозяйственные хлопоты, да припозднившиеся редкие прохожие спешили к своим дворам.
Бархатный ласковый воздух наполнял грудь Ивана. Упоённый благостью, смотрел он в вечернее небо, где ещё долго оставалось туманное таинственное свечение уходящего дня, какое бывает лишь на исходе весны.
– Доброго здоровья, Иван Степаныч, – донёсся до него приятный женский голос.
Повернулся: по обочине мимо возка шествуют две женские фигуры, слегка нагнувшиеся в поклоне. Кто, такие?
– И вам моё… – послал он им в след, но женщины уже миновали возок.
И не удивительно, что его приветствуют – обычное дело, но почему он не знает боярышню? Приезжая? Встрепенулся боярин – красавица-то изрядная!
– Ужель не узнал, Иван Степаныч? – бросил возница взгляд на боярина.
– Не… Не-езна-аю, – растерялся боярин.
– Это ж дочка боярина Никодима.
– Варвара?!
– Она, она! С нянькой своей.
– Вот те на-а! – хлопал Иван глазами.
Обоз двигался к соборной площади, к усадьбе тысяцкого.
В распахнутых воротах с молодцеватой осанкой стоял сам хозяин.
– Здрав буде, Иване, – похлопывал он гостя по плечу.
– И тебе, Бута, многих лет.
– Редкий ты у нас гость. Прошлый раз тиуна с обозом посылал,