– Здесь стало жарковато, тебе не кажется? – спросил папа.
Он не выносил жары – из-за нее он чувствовал себя особенно слабым, – и он был прав насчет потепления. Несмотря на то что мы жили в горах и толщина каменных стен составляла двенадцать дюймов, сегодня здесь действительно было жарковато.
– Почему ты не открываешь окна? – спросил он.
– Они склеились.
Он глянул на ближайшее к раковине окно так, словно мог открыть его взглядом.
– Объяснить тебе, как расклеить их?
– Давай. – Я встала и, сделав несколько шагов, остановилась прямо перед этим окном. Я пританцовывала под музыку, дожидаясь его руководящих указаний. В те дни я танцевала постоянно, даже когда чистила зубы.
– Стукни кулаком в месте стыка нижней рамы с верхней.
Папа не поднял руки для демонстрации этого действия, как мог бы сделать здоровый человек. Пару лет назад он еще мог поднять их, пусть даже слегка. Теперь его бесполезные руки покоились на подлокотниках кресла. Кроме того, его правую руку поразил паралич, и я знала, как его раздражает ее скрюченный вид.
– Здесь? – уточнила я, показав на стык оконных рам.
– Верно. Тресни хорошенько по каждому краю.
Я пару раз ударила, рамы в итоге разъединились, и мне удалось открыть окно. До меня донеслось журчание воды, но едва я отошла к окну в другой стене помещения, журчание заглушили звуки следующей песни «Сегодня ночью» [5]. Тот же способ помог мне открыть второе окно, и в комнату сразу ворвался ветерок с благоуханным запахом леса.
Я вернулась к столу и увидела, что папа улыбается. Мать говорила, что его улыбка «заразительна», и была права. Я улыбнулась в ответ.
– Ну вот, так гораздо лучше, – заметил он. – Кстати, эти окна залипали еще в моем детстве.
Я поднесла к его губам стакан лимонада, и он выпил немного через соломинку.
– Мне нравится представлять,