В мозгу существует множество уровней, на которых происходит интеграция восприятия музыки, и, следовательно, множество уровней, на которых способность к такой интеграции может утрачиваться или нарушаться. В какой-то степени у Рэйчел было нарушено восприятие и других звуков. Слуховое пространство ее оказалось расщепленным на дискретные, не связанные между собой элементы: уличные шумы, домашние шумы, звуки, исходившие от животных; каждый из этих звуков мог внезапно выделиться и целиком привлечь к себе внимание, так как переставал вписываться в звуковой фон или ландшафт. Неврологи называют этот феномен симультагнозией, но она чаще бывает зрительной, а не слуховой[45]. У Рэйчел эта симультагнозия выражалась в том, что ей приходилось строить картину окружавшего ее слухового пространства по кусочкам, шаг за шагом, более осознанно и обдуманно, чем это приходится делать всем нам. При всей парадоксальности это имело и некоторые преимущества, так как Рэйчел начала с особенным вниманием относиться к тем звукам, которых раньше не замечала.
В первые месяцы после травмы женщина не могла играть на фортепьяно из-за того, что правая рука была почти полностью парализована. Но за эти месяцы Рэйчел научилась писать и обслуживать себя одной левой рукой. Примечательно, что в это же время она начала рисовать, пользуясь все той же уцелевшей левой рукой. «Я никогда не рисовала до аварии», – сказала она мне.
«Когда я была еще прикована к инвалидной коляске, а правая рука была в лангете, я научилась писать и вышивать левой рукой. Я не хотела покоряться судьбе. Мне смертельно хотелось играть, сочинять музыку. Я купила пианино и испытала самое страшное в моей жизни потрясение. Но порыв к творчеству не иссяк, и я обратилась к живописи. Тюбики с красками мне приходилось открывать зубами, придерживая их левой рукой. Все мои первые картины, 24 на 36 дюймов, были написаны одной только левой рукой».
Время и физиотерапия сделали свое дело. Постепенно правая рука окрепла настолько, что Рэйчел снова смогла играть на фортепьяно обеими руками. Когда несколько месяцев спустя после нашей первой встречи я навестил Рэйчел, она работала над бетховенской багателью, сонатой Моцарта, «Лесными сценами» Шумана, трехголосной инвенцией Баха и «Славянскими танцами» Дворжака в четыре руки. Дворжака Рэйчел играла с преподавательницей музыки, к которой она ездила каждую неделю. Рэйчел сказала, что добилась значительных успехов в интеграции музыкальных «горизонталей». Незадолго до того она побывала на представлении трех одноактных опер Монтеверди. Сначала, сказала Рэйчел, она наслаждалась музыкой, так как смогла впервые после аварии воспринять ее во всей полноте и гармонии. Однако восприятие затруднилось уже через несколько минут. «Мне стоило больших умственных усилий удержать все нити». Но затем музыка распалась на части, превратившись в хаос разных голосов:
«Сначала