– Знаю. Потому что не на ту палубу карабкаешься! Понял? Она не нужна тебе… просто… даже наоборот!.. Ты знаешь, что такое этот Союз, в который ты так стремишься… Я слышу иногда, что мой папочка оттуда приносит… А я этим мальчишкам завидую потому, что они все могут хотя бы попытаться жить по-человечески… устроить свою судьбу… и не зависеть от людишек, которые диез от бемоля не отличают… Или надо смириться, стать среднестатистической единицей, если выдержишь, а нет – так спиться или найти верёвку…
– Слушай, сколько тебе всё же лет?! Ты из того поколения, на которое не падали бомбы, а я помню это, понимаешь… И представь себе, что можно по-другому смотреть на жизнь… не так потребительски, что ли, не как собственник-единоличник…
– Вот. Ты потому туда и лезешь, что говоришь их словами даже. А у меня это от деда, наверно… Отец не знает даже, где его расстреляли… и ты мне ничего не рассказываешь о своих родителях…
– Зачем? Они уцелели и тоже считали, что я ненормальный, необъяснимый, на рожон лезу… Из всех творческих профессий больше всего писателей пострадало… а их поколению досталось больше всех… Они вот, например, ни за что не хотят… хоть мамы и нет уже… не хотят, чтобы я женился на гойке… Ты хоть знаешь, что это такое?
– Я ж тебе говорю, что у нас в классе одни евреи… и профессор тоже… Они уже давно смеются надо мной, что я объевреилась… и правда – теперь ты!.. Тогда ищи свою Милку… по крайней мере, одним барьером меньше…
– Мы все мечтаем об одном и заняты одним делом – вырваться из своего круга… просто Милка стала раньше всех мечтать об этом – рвалась, как могла, из своей семьи, из гетто еврейского. Ты тоже мечтаешь убежать оттуда, что называется Родиной, я, как ты говоришь, карабкаюсь на какую-то палубу, чтобы подняться до круга, где, мне кажется, смогу получить больше свободы… мир стронулся с места и разлетается со скоростью осколков после взрыва, и никогда им потом не собраться вместе! И кого ни спроси – всем плохо именно в том месте, где они находятся. Все рвутся, стремятся куда-то, достигают и начинают новую попытку, и никто не думает, что повторяет опять то, что прошёл, – какое-то безумие в разделённом плотинами мире, сквозь которые мы все просачиваемся, как вода в половодье…
– Додик! Ты это что: просто сейчас говоришь… или ты уже написал заранее… может, давно… или даже уже напечатал, или читаешь чьи-то страницы?..
– Если бы я мог опубликовать это – я бы никуда не рвался, ни на какие палубы… Я всё время думаю об этом. Ремесло писателя, как это ни парадоксально, вовсе не писать, а думать… но больше я ничего не умею… И там, куда ты смотришь, писатель этот – тот, кто публикует романы, стихи, рассказы…
– А здесь?
– Тот, у кого в кармане корочки, от которых довольно дурно пахнет…
Серый позвонил через два дня: