– А как же?.. Что же я ничего не помню?
Топор с Валерой переглянулись; такого быстрого поворота они не ожидали. И хотя спектакль можно было заканчивать, Некрасов решил, что «непотопляемый» еще не испил своей горькой чаши до дна.
– Как же ты можешь помнить? – он запнулся, подыскивая нужное название; вспомнил про упаковку в углу туалетной комнаты, и закончил, едва сохраняя серьезность на лице, – тебя такой дозой хреналгина угостили – слон бы все забыл.
– Хреналгина? – недоверчиво переспросил Стасов, и Топор не выдержал, захохотал; вслед за ним мелко захихикал Валера.
– Покажи, – скомандовал ему Некрасов.
Валера отмотал кассету назад, попав точно в нужное место, и включил покадровую смену записи. Стасов снова впился взглядом в свое лицо – нет, не свое! Он провел языком по зубам – все они были на месте, ровные, ухоженные, частично вживленные по самой последней технологии. А мужичок в экране совсем закатил глаза и открыл в экстазе рот. И Стасов отчетливо увидел, что у его двойника нет двух зубов – рядом с правым верхним клыком. Да и все лицо, так похожее на его собственное, на крупном плане выглядело потасканным, даже дряхлым. Не то что лицо заместителя министра, привыкшее к заботливым рукам массажисток и косметологов.
– Но зачем? Зачем?! – простонал он.
– Затем! – веско ответил ему Топор одним словом.
Он не стал говорить сейчас о психологии, о том, что подавленный, уничтоженный в собственных глазах Стасов вывернулся наизнанку; выложил все без остатка.
– И помни! Этих трех «артистов», – Некрасов кивнул на «Панасоник», – пришлось кончить, только чтобы тебя не попортить.
– А это? – Иван Николаевич хлопнул себя по мягкому месту.
– Это перчик чили, – вступил в разговор Валера, протягивая Стасову бутылочку масла «Джонсон бэби», – на, возьми – помажь там, полегчает.
– Так что Николай Яковлевич получит тебя целеньким, непорченным, – это добавил уже Топор.
– Зря вы все это затеяли, ребята, – заявил почти снисходительно Стасов; он быстро приходил в себя, – Куделин вам не по зубам. Он никому не по зубам. К тому же… Он ведь не дурак, поймет, зачем меня похитили.
– Поймет ли? – жестко спросил Топор.
Стасов спохватился, но было поздно. Ругая себя последними словами, он с надеждой уставился в лицо Некрасова. А тот словно и не замечал «непотопляемого», говорил только со своими:
– А ведь