Уинстон, или, точнее, Шестьдесят – семьдесят девять Смит У., послушно пытался одолеть телесную немощь, но его усилия вряд ли понравились телевизионной мучительнице. Откликаясь на команду наклониться пониже, он почувствовал боль в позвоночнике[1].
После того как в 1948 году эта книга появилась в продаже, критики и читатели принялись обсуждать ее истинное значение. Является ли она специфическим обвинительным актом социализму, как казалось консервативным читателям. Или, может быть, эта книга – предостережение от тоталитарных тенденций, присущих не только фашизму и коммунизму, но и демократам либерального толка (позже Оруэлл дал понять, что имел в виду либеральные демократии)?
Дебаты вокруг политического значения книги не затронули гораздо более важный вопрос: к середине двадцатого века достижения в телекоммуникациях склонили чашу весов в борьбе за власть между правителями и управляемыми в пользу первых, и несчастные персонажи упомянутой книги не имели даже надежды воспротивиться насаждению влияния электронных средств массовой информации.
За десять лет до публикации романа «1984» Оруэлл писал:
Инквизиция потерпела поражение, но в распоряжении Инквизиции не было всех ресурсов современного государства. Радио, цензура прессы, стандартизованное образование и тайная полиция все изменили. Массовое внушение за последние двадцать лет стало наукой; мы до сих пор не знаем предела возможностей в этой области.
Оруэлл в своем романе, несомненно, имел в виду гитлеровский фашистский режим и созданный Сталиным аппарат, противодействовавший любому инакомыслию, – самую подходящую модель для Большого Брата. Но ни один государственный орган не был так насыщен людьми, как министерство государственной безопасности ГДР, грозное Штази. В лучшую для себя пору Штази насчитывало около ста тысяч сотрудников – один на сто шестьдесят человек населения. Вальтер Ульбрихт и Эрих Хонеккер на небольшой площади тевтонского мира создали более многочисленную структуру государственной безопасности, чем аналогичная служба у Гитлера, которая контролировала обширную территорию. Восточные немцы даже придумали слово для характеристики жизни, наводненной информаторами и прослушивающими устройствами: flächendecken – «все под колпаком». Три тысячи сотрудников Штази контролировали радиопередачи и телефонную связь. Хотя в ГДР телефоны были далеко не у всех (установки домашнего телефона приходилось ждать чуть ли не двадцать лет), некоторым гражданам их устанавливали по первому требованию, что означало одно: абонент интересен для надзора над ним. Под присмотром находились и постояльцы отелей – за ними вели наблюдение с помощью телекамер.
Впрочем, далеко не вся техника в ГДР была высшего качества, и потому сотрудники Штази, прибегая к прослушиванию и видеонаблюдению, в основном полагались на информаторов. Около двух процентов восточных немцев регулярно доносили на своих коллег, друзей и знакомых. В некоторых областях человеческой деятельности организованная Штази система доносов была наиболее интенсивной. Так, каждый двадцатый врач доносил на своих коллег.
После падения ГДР в помещениях Штази обнаружили запечатанные сосуды с лоскутами материи. Позже установили их назначение: лоскуты были пропитаны потом, взятым из подмышек мужчин или собранным с бедер женщин, что позволяло в случае надобности пустить по следу собак.
Во время публикации романа «1984» почти треть планеты (включая новорожденную КНР) придерживалась образа жизни, которым Оруэлл наделил описанное им государство[2]. Однако в 1989 году Восточная Германия сбросила путы Большого Брата. После ликвидации Берлинской стены некоторая часть населения мира, страдавшая от тоталитаризма, вздохнула свободно. К началу двадцать первого века число режимов, удушающих народы, можно было сосчитать на пальцах одной руки: Мьянма (Бирма), Северная Корея, а также, вероятно, Вьетнам и Куба. По данным «Фридом хаус», организации, отслеживающей нарушения прав человека, с 1975 по 2010 год число свободных или частично свободных наций увеличилось с 54 до 78 процентов.
Длительные исследования подтверждают эту тенденцию. Исследователи накопили немало данных о развитии демократии за последние два столетия. Однако они пришли к неожиданным выводам: в девятнадцатом веке развитие демократии резко остановилось и сопровождалось стагнацией в появлении новых демократических государств. Такое положение характерно и для двадцатого века вплоть до 1980 года, после чего последовал всплеск демократического развития[3].
Еще более драматичным – в период с 1920 по 1980 год, когда развивались радио и телекоммуникации, – оказалось резкое увеличение числа деспотических государств. (Две упомянутые государственные формации не являются симметричными, ибо наряду с ними существует и третья – неопределенная государственная система). Стоит отметить, что в начале и середине двадцатого века увеличилось количество деспотических