Так и поплыли Данила и Улада вместе, разделяя тяготы и приятные моменты путешествия, поддерживая друг друга, чем могли. Забота о близком, совместный быт, секс… Может, это и есть любовь?
Глава 3
Деловые переговоры
К вечеру подул лёгкий северный ветерок. Шибрида велел поставить парус. Ветра было недостаточно, чтобы однодеревка могла преодолевать упрямое течение Ловати, но он немного облегчил работу. Обережники снизили темп гребли до прогулочного, тем более что они уже приближались к месту стоянки.
Вдоль берега тянулись огоньки костров. Немногочисленные удобные спуски к воде были забиты лодками, те, кому не хватило места, швартовались прямо за полузатопленные корневища или стволы деревьев. Вереница из одинаковых неказистых однодеревок протянулась вдоль берегов на многие километры, а лодки всё прибывали и прибывали. Если бы Молодцов с друзьями плыл в одиночку, им бы понадобилось очень много времени, чтобы найти место, где можно было бы выбраться на берег. Но индивидуальность тут не поощрялась. Всё решают старшие в роду, в цеху, в воинской дружине. Можно, конечно, и одному пожить, но это чревато последствиями вроде смерти или обращения в рабство.
Ещё до захода солнца обережники добрались до отмели, где остановились полтора десятка судов Путяты, все в целости и сохранности. Среди них было «забронировано» место для однодеревки Шибриды.
Обережники вытащили лодку на берег, Данила помог спуститься Уладе. Дальше каждый знал свои обязанности: Шустрик отправился собирать хворост, Данила и Клек занялись палаткой и разведением костра, Улада – готовкой. Шибрида ушёл к батьке Воиславу: узнать, как дела и нужно ли выставлять дозорных.
Купцы, пусть и не сговариваясь, всегда старались держаться вместе, большим караваном. Гуртом безопаснее – меньше вероятность, что нападут разбойники или какой-нибудь князь, возжелавший хапнуть лишнего. Владимир свои земли держал в узде крепко, но случиться может всякое, так что лучше быть настороже.
«Настоящий воин всегда внимателен и насторожён, хоть на бабе! – так говорил батька. – Если он нюхом, слухом и сердцем окрест вокруг всё не чувствует, значит, это не вой, а так – мишень, чучело, соломой набитое, по которому лучники учатся стрелять».
Даже в двадцать первом веке, откуда прибыл Молодцов, навыки, о которых говорил Воислав, могли бы оказываться полезными. Если бы вдруг Данила переместился обратно. Сам он пока не хотел возвращаться. В первую очередь он хотел выудить из батьки Воислава все его знания о фехтовании, стать настоящим воином, а потом… О дальнейшем можно будет подумать и позже. Зачем, спрашивается, в двадцать первом веке умение фехтовать мечом? Может быть, потому, что это круто? Может, оттого, что Данила, с каждым днём оттачивая фехтовальное мастерство, чувствовал себя сильнее? Или же это в нём говорила смесь упрямства