Мы садимся на мостике, опускаем ноги в воду и любуемся пейзажем. Ближе к камышам вот так же расположились рыбаки. Редкие прохожие даже не обращают внимания на то, как мы вот так запросто устроились на мосту. Видно это привычное дело прийти на мостик, усесться посередине и поглядывать в разные стороны.
За белеными мазанками большое трехэтажное здание школы. Но мы берем правее. Проходим несколько проулков и попадаем в цыганскую деревню. Здесь те же мазанки, но небеленые, с пучками торчащей соломы. И сады не засажены виноградом и цветами. Здесь вообще нет садов. У домов вытоптанное лошадьми стойбище. Чумазые, нечесаные дети шныряют тут и там. Во дворах разбросана домашняя утварь, стоят повозки. Здесь царит хаос. Всюду слышна цыганская речь. Вдруг в стремительном галопе мимо нас проносится пара верховых сорванцов, лошади в мыле, а цыганята опьянены ветром и бешеным ритмом скачки.
– Не пугайтесь, это они специально нас напугать хотели, так, для шутки.
– Баб, а здесь одни дети, а где их родители?
– Отцы отдыхают в домах, а матери на «работе» в Сергеевке. Кто гадает, кто ворует, кто попрошайничает. А ночью матери отдыхают, а отцы «работают».
– А ты не боишься здесь бывать?
– Да нет. В своей колонии они никого не трогают, не обижают. И вообще много среди них и порядочных….относительно. А видела бы ты, какие у них свадьбы. На нашем берегу и то видать и слыхать. Днем проезжают молодые верхом на вороных конях стремя к стремени. Она вся в цветах, сидит в седле не шелохнется, он в шелковой красной рубахе. Вся их многочисленная родня едет за ними следом. Все верхом. А по бокам шествия веселые подруги и дружки молодых идут с веселыми песнями и танцами. А ночью такой огромный костер, кажется, полдеревни горит, хороводы, песни, пляски, драки. Нередко после свадьбы находят кого-нибудь зарезанным. Это обычное дело. Но вот само это шествие уж очень красиво.
На обратном пути мы опять любуемся деревней с мостика на лимане и идем домой готовиться к маминому приезду из Адлера.
– А давай сделаем прощальный концерт.
– Давай! Я песню знаю, красивую про японского журавлика.
– И стихотворения какие-нибудь расскажем.
– И танец цыганский покажем.
– А еще попросим дядю Ваню, чтобы он на руках походил.
Помню, когда мы пели «Японский журавлик», про облученную девочку, которая делала из бумаги журавликов и верила в чудо: свое выздоровление. Трагическая песня. Девочка все же умирает в конце. Я знала, что эта история тронет бабушку. Когда мы ее пели, я неотрывно смотрела на нее, и что же? – она действительно в конце заплакала, как тогда в роще под «Отговорила роща золотая». Хочу сказать, плачущей я видела бабушку всего три раза в жизни: когда она напевала «Отговорила роща золотая»; когда мы пели про «Японского журавлика»; и третий раз, спустя много лет,