Коротко замахнувшись, я вонзил нож по самую рукоятку в икру чекиста. Дикий крик, последовавший за этим, оглушил всех, кроме меня. Глушит, когда неожиданно, я был к этому готов.
Вскочив и ориентируясь на красную точку папиросы второй Тени, я с размаху ударил кулаком чуть выше этой точки.
Рассыпавшиеся по всему кузову искры и упавший на пол окурок подсказали мне, что удар нанесен правильно.
Схватившись рукой за дощатый, дрожащий бортик, я перемахнул через него.
Приземлился удачно. Лишь швырнуло в сторону уходящего «АМО» – силой инерции…. Перекатившись три или четыре раза, я вскочил на ноги и огляделся.
Еще через минуту я мчался через дворы. В сорок лет это не так просто.
…Где я?
Разлепив веки, я осмотрелся. Рассвет еще не поборол ночь, но приближение его чувствовалось во всем – в предутреннем молчании города, в торопливых шагах возвращающейся с охоты кошки…
Я потрогал лицо. К ссадинам сорок первого года добавились несколько новых.
Побег из «Москвы», ночь, грузовик… нога одноглазого на моей голове…
Я опять изгой.
Но где же я?
Выбравшись из подвала, одного из немногих в Москве, что не использовались под бомбоубежище, я выглянул из-за косяка на улицу. Ага… Мясницкая. Эка куда занесло… Но не Лубянка – и то хорошо.
Вид был отвратителен. Москвичи в эту погоду в грязных брюках и рубашках не ходят. Либо ты военный, либо москвич. Все, кто одет не по этой моде, – в НКВД, пожалуйста… В кармане оставалось немного денег, но что они ночью?
Эх, где старые добрые таксомоторы и трамвайчики с вечно настороженными кондукторами?
Словно вор, я стал пробираться вдоль домов.
Сбавляя шаг, я уходил все дальше и вспоминал, как 1 декабря тридцать четвертого года в присутствии седого и троих чекистов подписал в Смольном два документа. Первый свидетельствовал о том, что смерть Кирова наступила от огнестрельного ранения в голову. Второй указывал на меня как на очевидца выстрела, послужившего причиной того самого ранения. Я шел по коридору. Навстречу – Киров. Вождь ленинградских чекистов уже входил в кабинет, как сзади к нему подошел, «как было позже установлено», Николаев и произвел выстрел из револьвера в затылок Кирову.
Я должен был помнить только это. И даже оставаясь один в комнате, самому себе рассказывать эту историю именно так.
Семь лет об этом никто не вспоминал. Но в июле сорок первого года я был неожиданно снят с передовой и доставлен в Умань для «разговора» с прибывшим сотрудником НКВД…
Часть