Эту писачую машинку я надеялся починить. Ну и что, что без валика? Починим! В те годы наши педагоги и наставники регулярно устраивали для нас такое массовое развлечение, как сбор металлолома. В грудах железа, принесённого учениками на задний двор школы, можно было обнаружить и покореженные, изуродованные пишущие машинки. Тут же во дворе, на табурете, сидел школьный трудовик, вооружённый молотком, отвёрткой и зубилом, и бойко убивал машинки, чтобы – не дай Бог! – ни одна из них не осталась в рабочем состоянии. Помню, на том месте, где он проводил свою экзекуцию, потом ещё долго валялись, словно мелкие косточки, рычажки с литерами. Эти-то литеры я и собрал в школьный портфель, надеясь вставить в свой «Ундервудъ».
Естественно, из этой затеи у меня ничего не получилось, и вскоре «Ундервудъ» был увезён на дачу, где занял своё место в импровизированном «музее забытых вещей», который мы с мамой устроили прямо на улице, возле глухой восточной стены веранды. Здесь мы поставили старенькую печку-«буржуйку», на стену присобачили деревянное колесо от телеги, рядом с которым разместились два железнодорожных керосиновых фонаря и коровье ботало; внизу, под этой инсталляцией, на чурбачках и на старой скамейке встали в ряд несколько чугунных утюгов, распаянный самовар, который я подобрал в лесу – и здесь же мы разместили мою писачую машинку. Со временем, к ней добавились ещё две – не настолько старинные, но не менее ржавые и фактурные.
Школьное детство навсегда оставалось позади, а вместе с ним уходили в прошлое советская власть и весь тогдашний маразм. Пишущие машинки появились в комиссионках и в пунктах проката. Туда-то я и отправился выбирать себе орудие производства. Комиссионки я отмёл сразу же: там на прилавке стояли такие рыдваны, что не имело никакого смысла даже и подходить к ним: старые конторские динозавры с разбитыми корзинами и повизгивающими каретками, они были хороши, разве что, для антуража, но никак не для работы.
На переулке со смешным названием «им. 8 марта» в маленькой конторе по прокату бытовой техники, разместившемся на первом этаже облезшей хрущёвки, я нашёл свою «Виталину», миниатюрную югославку в абрикосовом корпусе, с аккуратными беленькими клавишами и в таком же белом футлярчике. Боже, сколько же всякой ерунды было на ней отпечатано, сколько бумаги было изведено впустую! А, с другой стороны, именно на ней я набил самые лучшие свои тексты, которыми горжусь до сих пор. Сколько всего пережили мы вместе, знаем только я и Виталина! Теперь, после появления компьютера, она поселилась у меня на антресолях, но я планирую, после ремонта, выставить её на полку книжного стеллажа. Виталинка заслужила более почётного места, нежели тёмный угол в шкафу под потолком.
Я исправно платил за неё целых шесть лет – с восемьдесят девятого по девяносто пятый год, пока однажды мне не позвонили на работу из пункта