И думает Марина:
Сам польский король будет саном ее деверь.
К ее ногам красивым током,
Царицы белого плаща,
Упали юг, восток и север.
Везде затихнут мятежи,
Могучим чувством трепеща
Исполнить волю госпожи.
Ее удел слепой успех.
Она примирит костел с Востоком.
И Мнишек молвил: «Он и ты – вы пара.
Пусть Божия меня постигнет кара,
Если мои имения и рабы,
Бочонки с золотом, ковры
Ему не будут брошены мостом тяжелым
В его походе за престолом».
Гнев разгорелся в старике,
И он держак сжал в пястуке.
И молвил ксендз: «Полячка, посох
Держа в руке, клади свой след в восточных росах.
Умеет с запада порой
Солнце взойти на послух свой.
Покорна вести веры правой,
Вернись в костел с своей державой».
Покоем полно Тушино.
Огни потушены.
Храпят ночные табуны,
Друзья в час мира и войны.
И атаманова подруга,
Как месяц ясный, белолика,
Бьет оземь звонкою подковой
Гвоздей серебряного круга
И мчится в пляске стройна, ди́ка,
Красою гордая здоровой.
Лишь гремлют песню кашевары
Про Днепр, про Сечу и порог.
Очкуром вяжет шаровары
Воин дебелый и высок.
Бежите, русские, бежите.
Быть безоружными дрожите.
Худая слава
Про царство русское бежит.
Повсюду войско Владислава,
И русского ничто уж не дрожит.
Война, война… Он в польском шлеме,
Латинских латах
Повел на битву племя
Людей суровых и усатых.
Литва и Польша, Крым и Сечь,
Все, с чьих плеч
О землю стукал меч,
Делили с ними похода время.
В Калугу гонит князь коня,
Пронзая смутным взором даль,
Там саблей долгою звеня,
Сошлися лях, литвин, москаль.
То Смута. Годы лихолетья и борьбы,
Насильств, походов и вражды.
Поутру бой, разбой иль схватка,
А вечером удалая присядка.
Когда дрожит земля и гнется
Под шагом шаек полководца,
Пирушки и попойки,
И жены веселы и бойки.
Станицей зорь, пожарищ, зарев,
Солнцем ночным висячих марев
Отметил путь противник государев.
И часто длинными ножами кончался разговор,
Кто всея Руси царь – князь Шуйский или вор.
И девы русские порой просили братьев заколоть,
Рукой осязая трепетное сердце,
Не в силах в жизни побороть
Пых нестерпимый иноверца.
А между тем толпой шиши,
Затаены в лесной глуши,
Точили острые ножи,
И иногда седой боярин
Их оделял сребром и златом,
За ревность к Руси благодарен,
Сойдя к отшельникам усатым.
В шубе овец золоторунных
Стоит избранник деревень.
И