Одна мысль зацепилась за другую, и Диккенс начал записывать свой рассказ. Когда во время первой экспедиции Франклина закончились продукты и есть было нечего, охотник Микель из племени ирокезов предложил «чудовищную идею поддержать свое существование, питаясь мертвой плотью заблудившихся путников», или даже зарезать с той же целью пару членов собственной экспедиции. И тогда сэр Джон исхитрился убить этого негодяя выстрелом в голову – к вящему удовлетворению всех, прочитавших сию книгу, и тех, кому еще только предстоит ее прочитать, – добавил от себя Диккенс.
Перо его едва успевало за разгоревшимся воображением, животворный дух писательства бодрил. Вот как поступил этот человек! Вот каким он был! Сам же Диккенс мог жить, находить ответы и познавать самого себя только через повествование. В этот раз он словно присоединился к трагическому путешествию сэра Джона, погрузившись в неведомый мир мерзлоты, не выпускавший из себя ни одной тайны. И он подумал, что вот такие сильные духом люди будут стоически и до конца переносить все лишения, как и он сам будет тянуть семейную лямку. Сэр Джон никогда бы не совершил такой ошибки, как ирокез Микель, ведь тот был обречен на нее из-за своей расовой принадлежности. То была ошибка-страсть, и он, Диккенс, совершил такую же ошибку только по причине своего юного возраста. Разве он не вожделел вцепиться в чресла Марии Биднелл – точно так же, как какой-нибудь эскимос с радостью отведал бы от благородной лодыжки досточтимого сэра Джона? Но мудрость цивилизованного человека как раз и состоит в умении обуздать свои желания, отвергнуть их и растоптать. В противном случае англичанин окажется ничем не лучше какого-нибудь эскимоса или ирокеза по имени Микель.
Картина прояснялась. Нельзя верить свидетельствам дикаря, потому что он лжец. И тот факт, что в деревнях, где живут дикие племена сплошь татуированных пигмеев, неоднократно были обнаружены расчлененные и сваренные человеческие тела, может свидетельствовать лишь об одном.
Давно было замечено, что дикари считают нормальным делать подобные жертвоприношения своим столь же диким божкам, которых они изображают с огромными ртами и выпученными глазами, – заключил Диккенс, ободренный уверенностью в своей правоте.
Он уже вовсю расписался, работа близилась к завершению, в голове его звучала музыка. Злость на самого себя, на неспособность подняться над своими страстями была связана с тем разочарованием, которое доставили ему в жизни женщины – сначала его собственная мать, потом Мария Биднелл, потом жена и ночные литорины. Поэтому на какое-то мгновение он даже позавидовал сэру Джону, не обремененному женщинами там, куда он ушел.
Благородство этих джентльменов и их лидера, которое всем нам пример, попади мы в подобные обстоятельства, – продолжил Диккенс, – перевешивает тяжестью