– Да, – сказал он. – Епископу известно об их связи.
– Едва ли их отношения можно назвать связью, – возразила Левина, стараясь не выказывать беспокойства, какое она начала испытывать, когда разговор принял неприятный оборот. – Мы их, во всяком случае, не поощряли. – Она переглянулась с Георгом, и тот согласно кивнул.
– Их следует поощрить, – объявил Берн. Теерлинки ждали, пока тот объяснится. – Видите ли, епископ хочет, чтобы за Каррадами велось наблюдение. Похоже, они… – Он умолк и повертел перстень на пальце. – Как бы получше выразиться? Судя по всему, их поведение… вызвало у епископа определенные подозрения. – Он нарочно растягивал слова. – Очень кстати, что ваш сын ухаживает за одной из дочерей! Благодаря ему мы можем наблюдать за этим семейством, так сказать, с близкого расстояния.
– К сожалению, – подосадовал Георг, – Маркусу придется немедленно отправиться в Брюгге. Его дед, мой отец, заболел. – Он снова перекрестился, а затем набожно сложил руки. Левина перебирала висевшие на поясе четки. – Вполне вероятно, скоро нам всем придется отправиться туда же.
– Брюгге, – медленно повторил Берн, как будто пытаясь вспомнить, где находится этот город. В конце концов он быстро одобрительно кивнул, и Левина была благодарна за то, что Брюгге находится под властью католиков. – Прискорбно слышать о недомогании вашего батюшки, – неискренне продолжал незваный гость, – но я не сомневаюсь, что вы найдете средства держать епископа au courant[18]. – Он снова улыбнулся своей тошнотворно-приторной улыбкой. Допил эль, встал, шурша одеянием. – Епископ Боннер огорчится, лишившись таких прихожан, как вы. Истинно верующих очень мало, они так редки!
Левина была уверена, что расслышала нотки сарказма за его льстивыми словами. Уж не проверяет ли Боннер их благочестие вместе с благочестием Каррадов? Боязнь заболеть отступила на второй план; ее сменило нечто более зловещее. Ей было известно, что Каррады – реформаторы; Берн вполне мог нанести им такой же визит – во всяком случае, это не исключено. Он направился к двери и, рявкнув слуге: «Смотри в оба!» – ушел.
Левина обернулась к Георгу. Тот следил за ней, как будто ждал каких-то слов, но она, избегая его взгляда, начала собирать кружки со стола.
Георг схватил ее за руку:
– Оставь посуду слуге! Мы ведь за это ему платим.
«Точнее, я плачу», – подумала Левина, но промолчала.
– Тебе по-прежнему хочется здесь остаться? – продолжал он, и в его голосе больше не было слышно нежности.
– Сейчас мы просто не можем уехать. Наш отъезд возбудит подозрения.
– Если бы ты не… – Он умолк и закрыл лицо руками. Его отчаяние разрывало ей сердце. – Если бы ты не настояла на том, чтобы переправлять в Женеву все записи и рисунки, мы не очутились бы под подозрением!
Она хотела накричать на мужа, напомнить, что и он – сторонник новой веры, упрекнуть его в лицемерии… но вовремя прикусила язык. Нет смысла вымещать гнев на Георге, который ее любит. Он напуган.