В целом образ Петровой с выстиранными васильками непоседливо-суетливых глазок напоминал прожжённую моль, за свой век уничтожившую не одно меховое изделие. По иронии это мощное насекомое в юбке было одним из самых известных лепидоптерофилистов Восточной Европы. Замечательная коллекция бабочек занимала три комнаты аляповато-помпезного загородного особняка Каинского головы. Её непривлекательная внешность резко контрастировала с великолепными творениями с полным циклом превращения: от яйца до имаго. За любовь к крылатым насекомым Надежду Ахилесовну величали Бабочкой.
– Не всякая бабочка краше гусеницы, – посвятил градоначальнику афоризм юродивый Фрол, задев Петрову за живое.
Ничего удивительного, что Надежда Ахилесовна не побрезговала держать в городе сеть ломбардов, конечно же оформленных на подставное лицо, занимаясь такой же древней, как и проституция, и такой же презираемой, деятельностью.
Она не была знакома с мнением Иоанна Златоуста, признанного авторитета Церкви, считавшего, что «ничего нет постыднее и жестокосерднее, как брать рост здесь на земле». Богослов утверждал, что «ростовщик обогащается за счёт чужих бедствий, несчастие другого обращает себе в прибыль, требует платы за своё человеколюбие, и как бы боясь показаться немилосердным, под видом человеколюбия роет яму глубже».
И только иудаизм подошёл к этому вопросу чисто творчески. Запретив выдачу денег под проценты единоверцам: «если дашь деньги взаймы бедному из народа Моего, то не притесняй его и не налагай на него роста», для гоев иудеи любезно сделали исключение: «с иноземца взыскивай, а что будет твое у брата твоего, прости», «ты будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы; и господствовать будешь над многими народами, а они над тобою не будут господствовать».
В общем, Надежда Ахилесовна за счёт авторитетно-порицаемого бизнеса добросовестно вносила посильную лепту в дело укрепления финансового могущества империи Штерна.
Да, во всём мало-мальски значимом в жизни города ощущалась железная воля Армиллия.
Хозяин поддерживал не только политиков, но и представительниц ещё более древней профессии, торгующих не совестью, но телом. Во всех частях города, учитывая количество «храмов» плотских наслаждений, можно было повесить несколько десятков красных фонарей. Видимо, Каинск стремился превзойти славу Помпей, в которых на двадцать тысяч населения приходилось 35 публичных дома. Ничего удивительного не было бы в том, если бы вскоре в Каинске появились фаллические указатели к домам терпимости, как в городе, уничтоженном