Я и возмутиться не успел. Ларика презрительно процедила:
– Еще и обмануть меня пытался, извращенец!
И гордо удалилась, сверкая на солнце золотистой шкуркой «нисана».
Наставник Юй лежал на каменистой площадке у пещеры, свернувшись кольцами. Реденькие усы китайского мигранта висели сегодня с особой унылостью. Он был моим учителем уже полвека, но таким печальным я его видел лишь однажды: в день, когда его племя почти в полном составе прибыло к царю Ррамону с просьбой расселиться в нашей Империи – на их родине популяция людей так выросла, что драконам совсем не осталось места для жизни, уже и мимикрия не спасала.
– Понимаешь, Гор, – поднял он грустный взор, – царь настаивает. Пора возрождать древние традиции. Да и старейшины решили, что мой вариант еще более безнадежен. Ну, где ты найдешь рыцаря для сражения? Во всей Евразии ни одного не осталось. Это точные сведения.
– А японские самураи? – не сдавался я. – А русские богатыри?
– Богатыри… Качки одни и остались, никакой этики, – дед сплюнул огненным сгустком в каменную бочку с водой. Вода мгновенно испарилась. – Рановато тебе на богатыря замахиваться. В старину, помню, надо было сначала детей вылупить как следует, хотя бы из пары яиц, а потом уж больную голову под Калинов Мост складывать.
Стоило ему упомянуть тот клятый мост, как мысли старика съехали в древнюю колею:
– Геррои, мать их за ногу… В своих головах мозгов нет, так они из зависти повадились чужие мечами рубить! Говорил я тебе, как на том клятом мосту дело было?
– Говорил, дед, – поспешно перебил я, зная, что непреходящая родовая обида на богатырей повергала старика в затяжную депрессию. Да и шрамы от двух отрубленных в дописьменные времена голов у него ныли нещадно при каждой перемене погоды, и фантомные головные боли частенько его мучили и, хуже того, фантомные мысли.
– Йетить их через коромысло! – Дед ругался еще минут пять. И вдруг резко успокоился, лукаво ухмыльнувшись. – А я рассказывал тебе, внучек, как людишки называют некоторые мои иноформы?
И я в пятисотый раз выслушал историю, как дедок гулял в древности по Европе, когда там еще леса вовсю шумели. Для вылазок к человеческим селищам Горыхрыч использовал такую жуткую антропоидную иноформу, что люди падали при встрече замертво, услышав его приветливое: «Йетить тя!» Точнее, они успевали услышать лишь первые слог-два. Так и родился миф о йети.
Я вежливо улыбался, прекрасно помня, что миф о мифе родился в день, когда Горыхрыч посмотрел любимую передачу «Неизвестная планета» с йети в главных ролях. С тех пор, как в царской пещере появился телевизор, дедова память совсем ослабла: он забыл даже о своем склерозе. Зато стал неиссякаемым комментатором и источником точных исторических сведений из первых рук очевидца.
Дед так хлопнул меня по плечу, что я пошатнулся.
– Эх, Гор, – поморщился он, – слабоват ты покамест против богатыря