Разрозненные обрывки жизни Софии начали складываться у Этты в голове. Сквозь их беспорядочное мельтешение проступал жесткий хребет, скреплявший бурю, клокочущую неимоверной злобой и коварством.
«Крошечное оружие» Софии заключалось в поиске уязвимых мест людей, обнажении их страхов и желаний, пока те не открывались, словно натянутые нервы. Что за жизнь семья предложила Софии, что она так отчаянно нуждалась в большем, вынужденная оттачивать это умение?
Голос Софии становился грубее, чем дольше она говорила.
– Теперь, когда наша игра подходит к концу, позволь мне сказать без обиняков. Общество одинаково, независимо от эпохи. Существуют правила и нормы, на первый взгляд бессмысленные. Отвратительная замысловатая шарада: заигрывание пополам с кажущейся наивностью. В понимании мужчин, мы обладаем разумом ребенка. Поэтому ты не должна смотреть в глаза ни одному мужчине на корабле. Есть ты должна медленно, тщательно и мало; и если в каюте меня нет, ты должна находиться в ней одна. Покидать каюту можешь только в моем сопровождении. И сделай нам обеим одолжение: притворяйся немой, пока тебе не задали прямого вопроса и рядом не оказалось меня, чтобы на него ответить. И ни при каких обстоятельствах не разговаривай и не сговаривайся с Картером, можешь использовать его только как нашего слугу.
Гнев быстро и горячо разнесся по венам; Этта устала, что София ведет себя так, будто любая другая живая душа должна перед нею пресмыкаться.
– Николас нам не слуга.
Приподнявшись на локтях, София переспросила:
– Николас?
Этта поняла свою ошибку слишком поздно; даже она знала, что в те времена не подобало обращаться к кому-либо по имени, за исключением близких друзей и родственников, и уж особенно к людям противоположного пола.
– Мистер Картер, – исправилась она. – Ты знаешь, что я имею в виду. Не смей относиться к нему, как…
– За собой следи, – отрезала София. – Я знаю, что ты думаешь, какие выводы делаешь, но знай: мое недоверие носит личный характер. Я видела гнилые грани его души и знаю, какая он лживая свинья. – В ее голосе не было ни насмешки, ни лукавства. – Держись от него подальше.
Этта поднялась, собрав мокрую одежду, чтобы скрыть, как дрожат ее руки.
Я не ошибаюсь… Нет. Лучше она поставит на человека, прыгнувшего в океан ради ее спасения, чем на ту, кто против воли запер ее в прошлом. Какой бы век ни был на дворе.
– В отличие от тебя, – заявила Этта, подойдя к двери, – я принимаю решения сама.
Но когда, поддавшись искушению, она обернулась через плечо, чтобы удостовериться, что ее слова достигли цели, София уже откинулась на спину, закрыв глаза.
– Давай, –