Что касается отношения к Нею, то Наполеон конечно же не мог совсем простить маршала. Тем более что, даже перейдя на его сторону, тот по-прежнему позволял себе возмутительные высказывания в его адрес и даже посмел выдвинуть перед ним свои условия. Вот о чем он написал в рапорте императору: «Я присоединяюсь к Вам не из уважения и привязанности к вашей персоне. Вы были тираном моей родины. Вы принесли траур во все семьи и отчаяние во многие. Вы нарушили покой целого мира. Поскольку судьба возвращает Вас обратно, поклянитесь мне, что отныне Вы посвятите себя тому, чтобы исправить то зло, которое причинили Франции, что Вы сделаете людей счастливыми… Я требую от Вас набирать армии не более как для защиты наших границ и более не выступать с ними для ненужных завоеваний… При этих условиях я не буду препятствовать вашим планам. Я отдаю себя только для того, чтобы спасти мою страну от раскола, который ей угрожает».
Подобное заявление маршал сделал и во время ужина в Лон-ле-Сонье, адресуя его как офицерам, так и самому императору: «Не ему (т. е. Наполеону) я отдаю себя, а Франции, и если мы присоединяемся к нему как к представителю нашей славы, это не является реставрацией императорского режима, с которым готовы согласиться».
Человека, осмелившегося сказать все это, вряд ли можно назвать изменником. Скорее – патриотом, горячо любящим свою родину и болеющим за нее. И это не он, а его предали все те, кому он простодушно и искренне доверял. «Говорили, что Наполеон подписался под всеми требованиями маршала, – пишет С. Захаров, – и даже обещал сделать большее для благополучия Франции». Но уже в июне 1815 года Ней получил от него распоряжение отправиться в армию для подготовки к новым сражениям в Бельгии с англо-голландскими войсками Веллингтона и пруссаками Блюхера. Таким образом, возобновление эпохи войн, против которых выступал Ней, казалось неизбежным. Но он уже никак не мог повлиять на ситуацию. Его положение оставалось двусмысленным и незавидным. Это отмечал и сам Наполеон: «Общественное мнение было возбуждено против маршала Нея. Его поведение никем не одобрялось».
Но он оставался солдатом. И не мог, не имел права покинуть поле битвы. Только в бою он может возродиться и доказать свою преданность Франции. Но «второе дыхание» к нему не приходит ни в сражениях при Катр-Бра, ни при Ватерлоо. «Ней сражался, как сумасшедший, всегда во главе ударных батальонов, – пишет Р. Делдерфилд. – Под ним было убито две лошади, он затребовал третью. Каким-то чудом он оставался невредимым; его не брали ни пуля, ни штык, ни клинок. Однако те, кто видел, как он организовывал крохотные арьергардные отряды на дороге